Змеиная вода

Демина Карина

– Ну, он мог бы и развестись, если уж на то пошло, - это уже Бекшеев. И главное, получается же у него сохранять серьезное выражение лица. Даже сочувствие изображает с пониманием вкупе.

Если его не знать, то и поверить можно, что и вправду сочувствует.

– Развод… да, развод… возможен… но это был бы удар по репутации.

– Как и разрыв помолвки.

– Именно. Однако мы все же склонялись к разрыву.

Это она про себя с Анатолием, полагаю.

– Но тут Надежда умерла…

– Умерла, - согласилась

Мария Федоровна. – И эта смерть… честно говоря, не могу не согласиться, что была она весьма своевременна… с учетом вскрывшихся обстоятельств.

Ну да, разрыв помолвки.

Беременность…

Беременность – такая штука, которая сама собой не рассосется. И про нее несомненно узнали бы. Кого бы обвинили? Анатолия… пусть не в лицо, но без шепотка за спиной не обошлось бы. И репутации рода, о которой так пекутся, точно досталось бы.

– А кто отец ребенка? – Бекшеев поглядел в сторону. И я повернулась. Надо же, Анатолий устроился за маленьким столиком с газетой в руках.

Серьезно?

Нам тут душу изливают, а он в стороночке новости читает. Может, посоветовать Одинцову, чтобы он свою Ниночку менталисту какому показал? Может, ей мозги промыли?

Я бы показала вот.

И Одинцов наверняка успел. И если менталист ничего не нашел, то дело не в промывке, а в изначальном этих мозгов отсутствии. Мне ли не знать, что большая любовь с мозгами плохо сочетается. Особенно в юном возрасте.

– Я не собираю сплетни, - Мария Федоровна поджала губы. – Полагаю, кто-то из тех, что при этой школе отирается…

– Детей?

– Помилуйте. Там не только дети. Надежда открыла какие-то вечерние курсы. Для взрослых. Для тех, кто желал научиться грамоте или готовился к экзаменам… совершенно безголовая девчонка была. Так что ищите там…

Поищем. Куда мы денемся?

– Но как бы то ни было… мы не желали Надежде смерти. Думаю, она бы уехала. Родила бы своего ублюдка за границей, где Одинцов нашел бы ему хорошую семью. Не она первая, не она последняя… мне не было нужды её убивать.

И вот тут я с ней, пожалуй, соглашусь.

В какой-то мере.

Потому что нужда – это одно дело. А вот эмоции – другое. Пусть и не идет речь о большой любви, но… обман-то был. Большой. И роман за спиной жениха. С последствиями, о которых он мог бы догадаться. Стерпел бы оскорбление?

И Мария Федоровна поняла.

– Помилуйте, - сказала она.
– Если бы Анатолий что-то такое заподозрил, он бы не стал выдумывать… это вот все. Заговоры. Змеи… Анатолий вообще очень боится змей, хотя в жизни в этом не признается. И пожелай он убить… придушил бы. Или пристрелил бы. Заколол в конце-то концов… и не факт, что неверную невесту. Я все же учила Анатолия, что женщин трогать нельзя.

Учить учила. Но выучился ли он?

Хотя… да, соглашусь. Одно дело придушить в припадке обиды и ревности, и совсем другое – отыграть представление с гадюкой

в главной роли.

– Мы все искренне полагали смерть Надежды несчастным случаем, - меж тем продолжила Мария Федоровна. – Она испытывала какую-то невероятную тягу ко всякого рода заброшенным берегам, мрачным водоемам. Рисовала их и только. А змеи любят сырость… и сердце слабое опять же. К тому же она могла испугаться. И все сложилось.

Испуг.

Укус гадюки. Многие боятся змей, а уж если та кусает, то и вовсе страх перерождается в ужас. И ужас заставляет сердце биться быстрее и быстрее. И яд разносится по крови.

Сердце не выдерживает.

Логично.

– Что изменилось? – тихо спросил Бекшеев.

– У Ангелины было очень здоровое сердце, - так же тихо ответила Мария Федоровна. – И ей совершенно точно нечего было делать в лесу… и кроме того… Анатолий в жизни не признается. Ему даже думать об этом больно. Но моя дочь тоже была беременна. Она снова нас всех едва не опозорила.

Посочувствовала бы, наверное.

Кому другому.

Почему-то Марии Федоровне сочувствовать не получалось.

– Расследования не было, - говорю очевидное.

– Анатолий… сделал все, чтобы случившееся… не стало достоянием гласности, - Мария Федоровна даже теперь тщательно подбирала слова. – Поймите, все-таки репутация семьи… скандал… кому нужен скандал?

Действительно. Никому.

– Но вы не согласны?

– Не знаю… он прав. Скандал весьма повредил бы нам… да и начнись расследование, многие бы вспомнили и смерть Надежды. А все-таки две таких похожих смерти, считай, в одной семье… это нехорошо.

А то.

Совпадения, конечно, бывают. И такие, что просто диву даешься. Но… что-то подсказывает, что не тот у нас случай.

– Нашлись бы и те, кто обвинил бы Анатолия… как вы.

– Мы пока никого не обвиняем, - Бекшеев держался спокойно.

– Но хотели бы. Это весьма удобно. Я понимаю, что мой сын порой бывает резок в суждениях. И что Одинцову не по вкусу сама идея этого брака. Он с радостью уцепился бы за любой повод, чтобы разорвать его.

– Боюсь, в так нелюбимом вами современном мире желание Одинцова не имеет значения.

– Но и конфликт нам не нужен. Да и… Ангелина моя дочь. Непослушная. Неудачливая… дважды опозорившая семью. И все равно… моя дочь.

– Тогда расскажите, - попросил Бекшеев.

– О её смерти?

– И о ней самой.

– Зачем?

– Чтобы понять. Если их убили, то важно понять, за что.

Мария Федоровна ненадолго задумалась. Заглянуть бы в эти вот мысли, или хотя бы за маску, которая так надежно приросла к лицу.

– Ангелина… она была старше Анатолия. Я очень надеялась, что первенцем будет мальчик. Это важно, родить наследника. Это мой долг… а появилась Ангелина. Здоровая, крепкая, но… девочка. Муж был разочарован.