Змеиная вода
Шрифт:
– Конечно, в любом ином случае это бы не имело значения… все же вы состоятельны… к тому же титул. Титул порой многое значит, тем паче у вас не формальный… имя Бекшеевых в свете имеет немалый вес. Репутация у вашей конторы, правда, своеобразная… но это даже лучше… хорошо, когда тебя боятся. Так что да, не будь Толеньки, вы представляли бы интерес… кроме того и проживете недолго. Это тоже плюс.
Она очаровательно улыбнулась.
– Вы молчите.
– Слушаю. Значит, как жених я гожусь?
– Потенциальный… правда, не сочтите за обиду, но ваша привязанность к той женщине говорит
А ведь это ненормально.
Подобная откровенность, которая даже не хамство, а где-то за гранью его. И главное, Ниночка не лжет. Ни на мгновенье…
– …но в браке чего только не встречается. А я люблю Толеньку.
– Давно?
И рука у Ниночки горячая. А на лбу и висках капельки пота. День, конечно, жаркий, но не настолько.
– Всегда… с первого взгляда! Вы верите в любовь с первого взгляда?
– Боюсь, сталкиваться не приходилось.
– Вы занудны. И стары. Все старики на редкость занудны… наверное, это с возрастом появляется. Надеюсь, я такой никогда не стану. Я… я помню, как встретила его. Моя жизнь была ужасна.
– Сочувствую…
– Сперва мама болела, потом умерла… отец тоже болел все время. И деньги уходили на врачей… а толку-то? Поместье разоренное. Нам варят суп из крапивы. Ненавижу! – это она выкрикнула и тотчас успокоилась, изобразила улыбку. – Извините. Потом отец готовится умирать. Но появляется Одинцов… будто раньше приехать не мог. Он мог! Он сказал, что отец слишком гордый и не обратился. Идиот…
А ведь и сердце у Ниночки стучит быстро-быстро.
Слишком даже.
– Идём, - Бекшеев потянул её за собой, ускоряя шаг.
– Он гордый, а мы страдали… отец умер. Одинцов нас увез на юг. Там было неплохо… наконец, мы нормально ели. Жили в большом доме. О нас заботились. Нам покупали платья и туфли… вы не представляете, какое это счастье, когда у тебя свои туфли! По размеру! В которые не надо засовывать бумагу или привязывать к ноге. Это было чудесное время. И я надеялась, что мы останемся, но Надька стала тосковать… и мы вернулись. Признаюсь, я тогда очень на неё злилась. Поменять море на эту глушь? Правда, оказалось, что дом совсем иначе выглядит… а потом к нам заглянул Толенька…
Ниночка закрыла глаза и из груди её вырвался то ли вздох, то ли стон.
А дорога поднималась к дому. И дом этот выглядел куда проще Каблуковского. Нет, он был хорош, но вместе с тем обыкновенен, похож сразу на все помещичьи дома, несколько несуразен, лишен тонкости и изящества, но при том добротен.
– Его матушка… и Толенька… я увидела его и поняла, что мы предназначены друг для друга! Свыше! Понимаете… его матушка решила возобновить знакомство. И еще позаботиться о сиротах… думаю, она присматривалась. Может, хотела воспользоваться связями Одинцова, потому что раньше, когда нам была нужна помощь, Каблукова не слишком-то появлялась… вообще не появлялась.
– Возможно, она тоже была в отъезде.
– Да. Наверное. Это не важно… главное, что Толенька… он был как принц. Из сказки. А я принцесса… я ему сказала, что он должен жениться на мне. А он засмеялся и ответил, что мне надо вырасти… что я слишком мала. Какая ерунда… раньше женились и в восемь, и в девять лет!
–
– Я?! Я не пью… мне не за чем. Меня любовь пьянит! Он стал приезжать… не каждый день, конечно. Так, из вежливости… а я поняла, что без него нет жизни! И сама начала ходить в гости… к Марии Федоровне… конечно, ведь все думали, что я маленькая девочка. Осталась без матери… не хватает любви, тянусь к женскому теплу… - Ниночка засмеялась и смех этот был слегка безумным. А вот сердце её колотилось в диком ритме. – Она меня воспитывала. Прививала манеры… правила… и держала при себе. И при Толеньке. Конечно… я знала, что они привыкнут ко мне. Что поймут, что никого-то лучше не найти… что она не допустит к Толеньке чужую женщину. Я же была своей.
– А они выбрали Надежду?
– Да! – этот крик исказил Ниночкино лицо ненавистью. – Да… Наденьку… Мария Федоровна её терпеть не могла, но выбрала… я же слишком молода для брака… общество не поймет… репутация рода… а подождать пару лет никак невозможно!
– Почему?
– Не знаю. Я открылась Анатолию… я плакала… умоляла подождать. Обещала, что никто и никогда не будет любить его хоть в половину столь же сильно, как я…
– А он?
– А он… он сказал, что времени не осталось.
– Почему?
– Не знаю… не знаю… - Ниночка замотала головой. – Голова болит…
– Что ты пила?
– Я не… не…
– Эй, - Бекшеев крикнул, надеясь, что в поместье есть еще люди. – Эй, кто-нибудь…
– Чай… чай пила… он меня любит! Полюбит… обязательно полюбит… он должен! Мы предназначены друг для друга… свыше.
– Держись, - Бекшеев подхватил хрупкое тело, не позволяя Ниночке упасть. – Давай, нужно дойти до поместья… шаг и еще раз… вот так… ты отравила Надю?
– Надьку? Нет… не травила… не хотела травить… чтоб заболела… чтоб увидели, что она слабая… что не родит детей… сильных… им нужны были дети… а я здоровая. Надька больная, а я…
Она споткнулась и стала заваливаться на бок.
– Помогите! – крик Бекшеева потревожил ворон и пару собак.
Что за…
Он опустил девушку на землю и прижал пальцы к шее, нащупывая нить пульса. И она была. Стучала, звенела под кожей. И сердце билось, но утомившись скакать, оно теперь запиналось, того и гляди грозя полностью утратить ритм.
Бекшеев вытащил медицинский артефакт и, прижав к Ниночкиной груди, активировал.
Поможет…
– Что тут… божечки! Что вы натворили! – к нему бежала пухлая женщина в светлом платье. – Ниночка, деточка…
– Машину! – рявкнул Бекшеев, оборвав крики. – Срочно! Её надо в больницу…
Ниночка раскрыла глаза.
Зрачки её расползались черными пятнами. И на губах проступила пена. Она мелка затряслась, захрипела, вскидывая руку.
– Машину! – крик Бекшеева заставил женщину сорваться на бег. Та, подхватив юбки, бросилась куда-то… сила артефакта уходила в Ниночку. И оставалось лишь надеяться, что этой силы хватит.
Что он успеет.
Все они успеют.
Бекшеев, сунув артефакт в вырез платья, поднялся и кое-как подхватил девушку на руки. Главное, не упасть тут. Нести недалеко.