Змея, крокодил и собака
Шрифт:
– Я не согласна, Сайрус. Легче охранять любого в безлюдной пустыне, чем в битком набитом мегаполисе.
– В некотором смысле, может быть. Но...
– Сайрус, не стоит по-пустому тратить время на споры. Как сказал доктор, у нас нет выбора. И как здорово будет, – задумчиво промолвила я, – снова увидеть любимую Амарну.
Суровое лицо Сайруса смягчилось:
– Вы не обманете меня, Амелия. Вы – самая храбрая женщина из всех известных мне, и ваша невозмутимость делает честь всей британской нации, но абсолютно неправильно, дорогая моя, подобным образом подавлять свои чувства. У меня довольно крепкое плечо, если вы хотите выплакаться на нём.
Я
Первые светлые полосы рассвета очертили горы на востоке. Измученная и изнеможённая, я оперлась о подоконник, взирая на восход. И, когда свет усилился, я почувствовала, как душу вновь медленно наполняют мужество и надежда, временно покинувшие меня. Я стиснула кулаки и сжала губы. Я выиграла первую схватку: несмотря ни на что, я нашла Эмерсона и вернула его себе. И если впереди меня ожидают новые сражения, я опять выйду на поле битвы и снова вернусь с победой.
ГЛАВА 8
Когда человек
смело шагает в будущее,
он не в состоянии
смотреть под ноги.
Прошли годы с тех пор, как я в последний раз видела равнину Амарны, но в вечном Египте десятилетие – не более чем мгновение ока. Ничего не изменилось – те же самые жалкие деревни, та же узкая полоска зелёного цвета вдоль берега реки, та же пустая засушливая равнина, окружённая нахмурившимися скалами, будто пальцами чашевидной каменной руки.
Казалось, я лишь вчера увидала этот пейзаж, и впечатление это ещё сильнее укрепилось из-за того, что зрелище открылось мне с палубы дахабии – не моей любимой «Филы»[159], на которой я путешествовала во время своего первого посещения Египта, но гораздо более грандиозного и роскошно оснащённого парусника.
Эти изящные плавучие апартаменты, некогда самые популярные средства передвижения для состоятельных туристов, быстро исчезали. Пароходы Кука курсировали по реке, железная дорога предлагала быстрое, пусть даже не очень комфортабельное, сообщение между Каиром и Луксором. Дух нового века уже осенял нас, и, хотя современные изобретения были, без сомнения, более удобными, я размышляла, печально вздыхая, об утрате достоинства, досуга и очарования, которыми обладали дахабии.
Часть традиционалистов цеплялась за старые обычаи. По-прежнему можно было увидеть знакомые очертания парусника преподобного мистера Сейса, плывущего по реке. Сайрус также предпочитал комфорт дахабии, когда путешествовал или посещал местности, где не хватало подходящих помещений. Вообще-то между Каиром и Луксором не существовало ни чистого, ни более-менее удобного отеля. Желавшие остаться в Амарне на ночь должны были разбивать палатки или просить гостеприимства у местного судьи.
Я раньше уже видела «Долину Царей» (так называлось судно), поэтому можете представить себе моё удивление, когда моим глазам предстал новый и удивительно красивый парусник, ожидавший нас в доке до дня отъезда из Луксора. В два раза длиннее любой другой дахабии, сверкающая свежей краской, она была украшена искусной позолоченной надписью на носу – именем «Нефертити».
– Я подумал, что настало время избавиться от старой «Долины», – небрежно бросил Сайрус после того, как я выразила своё восхищение. – Надеюсь, что вы одобрите внутреннее убранство, моя дорогая. У меня имелся один комплект, подобранный в соответствии со вкусом дам, в надежде, что однажды вы окажете мне честь совершить плавание вместе со мной.
Я скрыла улыбку, потому что сомневалась, что я – единственная женщина, которую Сайрус надеялся принимать у себя. Он был, как когда-то выразился, «знатоком женской привлекательности, в самом респектабельном смысле». Конечно, ни одна женщина не могла бы не восхититься «удобствами», предоставленными грубоватым, но галантным американцем: от обшитых кружевами занавесок в широких окнах до изящно обставленной гардеробной, примыкающей к ванной – всё отличалось наивысшим качеством и изысканным вкусом.
Прочие комнаты для гостей – всего восемь – были не менее великолепны. После молчаливого, презрительного осмотра помещений Эмерсон выбрал самую маленькую из кают.
Он согласился отправиться на этом транспортном средстве после серьёзного сопротивления. Аргументы доктора Уоллингфорда, настаивавшего на том, что целесообразно восстановление сил в течение нескольких дней, возымели действия, равно как и аргументы Сайруса, который предложил свои услуги Эмерсону в качестве финансиста для раскопок в этом сезоне.
Именно в таких вопросах нам помогла его амнезия. Он сознавал наличие пробелов в своей памяти, но то, что седеющая борода Абдуллы за одну лишь ночь (по его мнению) стала снежно-белой, являлось достаточным доказательством, не требующим иных. Эмерсон справился с этой трудностью так, как я и ожидала – хладнокровно игнорируя её. Однако ему пришлось по аналогии принять некоторые утверждения как истинные, потому что он не мог утверждать, что они ложные. Финансирование археологических экспедиций среди богачей являлось заурядным делом. Эмерсон не одобрял эту практику, и выражался по этому поводу довольно решительно, но, не осознавая своего финансового положения, был вынужден в данном случае согласиться.
Надеялась ли я, что спокойное плавание, мерцающий на воде лунный свет вернут воспоминания о нашем первом совместном путешествии – поездке, достигшей кульминации в тот романтический момент, когда Эмерсон попросил меня стать его женой? Нет, ничуть. И хорошо, что не надеялась, ибо моя мечта оказалась обречена на разочарование. Тщетно я выставляла напоказ малиновые воланы и платья с низким вырезом (полагая, что от попытки хуже не будет). Эмерсон бежал от них прочь, будто за ним гналась стая дворняг. Единственный раз он снизошёл до того, чтобы заметить моё существование – когда я, облачившись в брюки, заговорила об археологии.