Значит, ты жила
Шрифт:
— И что дальше?
Сильви промолчала. Она казалась воплощением бессилия. Нет, она бы ничего не смогла сделать… Ничего. Ни одному адвокату, даже самому искусному, не удалось бы наверное вытащить меня из этой скверной истории. И она обиделась не потому, что была задета ее профессиональная гордость. Сильви сердилась на меня за то, что напрасно отнеслась ко мне с симпатией. Она сердилась за то, что я обманул друга, которым она незаметно становилась для меня.
— Вы совершили чудовищное преступление,
— Кто вы, мэтр, мой адвокат или мой судья?
— Даже адвокат может высказать суждение о своем клиенте.
— Я совершил чудовищное преступление, да! Только не рассчитывайте, что я дам какие-то объяснения, моя крошка! Отныне я буду просто-напросто все отрицать или молчать…
— В самом деле, это единственная правильная линия поведения, которую следует избрать.
Ее высказывание меня поразило. Похоже, мое заявление доставило ей удовольствие.
Я уселся верхом на табуретку. Сильви пахла Парижем. Этот запах утрачен для меня вместе со всем остальным… Никогда уже не будет этого тонкого аромата на лестницах Пасси или на улице де ла Пэ. Никогда не будет Парижа и причудливой прелести его проспектов, тонущих весной в зеленой тени… НИКОГДА!
При мысли об этом я задыхался. Какой же безрассудный поступок я совершил! Это раньше я мог бы начать все сначала, вместе с Андре или без нее! Да, раньше, когда я еще был свободным человеком…
— Безумие! — вздохнул я.
Вскапывая свой сад, я вырыл собственную могилу.
Сильви приблизилась и положила руки мне на плечи. Не знаю почему, но она напоминала мне мою мать. Ее лицо выражало ту же растерянность и сочувствие. В ней было то же скрытое бесстрашие, заставлявшее меня искать защиты у матери, когда буянил, напиваясь, наш сосед.
— Послушайте меня, — пролепетала Сильви со слезами в голосе, ее глаза увлажнились. — Несмотря ни на что, мне кажется, я понимаю… Вы попытались совершить нечто невероятное, чудовищное, стремясь уйти от себя самого, ведь так?
Мне мог бы попасться ловкий, изворотливый адвокат, хитрец, способный вызволить меня из безвыходного положения. Она же в зале суда ничем не сможет мне помочь… Но она меня понимала. В Париже не нашлось бы и сотни человек, способных понять мое поведение, и вот мне попался один из таких.
— Да, Сильви, это так. Как вы узнали?
— Я уже сказала, что угадываю вас. Я тоже ни на секунду не поверила в вашу полу-невиновность… Я знала, что все тут намного сложнее… Я знала, вы пошли до конца, потому что…
Почему? Знал ли я толком сам? Я уже не мог разобраться в истинных мотивах моего поступка. Теперь я не понимал, что же толкнуло меня на подобные действия.
— Я поплачусь за это, — глухо произнес я.
— Наверное! Но одно может послужить вам утешением…
— Что же?
— Память о ваших жертвах. Ведь вы умрете, расплачиваясь за страшный опыт, а их смерть была напрасной. Она даже оказалась бесполезной для вас. Вы принесли их в жертву, и это ничему не послужило.
Довод был веский, но для меня он не имел значения. Я не испытывал ни малейших угрызений совести. Напротив, я чувствовал по отношению к Андре и Стефану что-то вроде ненависти — мне смутно казалось, что они объединились против меня, чтобы меня погубить. Да, как если бы они действительно были любовниками.
Я ненадолго задумался. Объятая гнетущей тишиной тюрьма погрузилась в какую-то подозрительную апатию. Я в самом деле пребывал в преддверии смерти.
— Значит, вы полагаете, мне не на что надеяться?
— Никогда не надо терять надежду, — вздохнула Сильви.
— У вас есть идея?
— Надо отрицать…
— Хорошо, но что это даст?
— Вам удастся заронить сомнение в души некоторых присяжных.
— Гм, вы сами-то в это верите? Суд меня изобличит…
— Но это единственная возможность.
Я с отвращением смотрел на белесые стены моей камеры, испещренные надписями — дурацкими, как и все надписи на стенах.
Как мне могло казаться, будто это помещение действует на меня успокаивающе? Оно внушало мне ужас. Оно напоминало гроб без крышки! Большой гроб, в котором я начинал знакомиться со смертью.
Здесь, в камере, не было ничего реального и живого, кроме этой маленькой черноволосой женщины, застенчивой и безвкусно одетой… Да, только ее взгляд, напряженный и грустный…
— Сильви!
Я упал перед ней на колени. Прижался мокрым от пота лбом к ее юбке. Ткань пахла новым сукном. Сильви вздрогнула, сделала движение, чтобы меня оттолкнуть… Но не оттолкнула. И я вдруг осознал, кем являюсь для нее. Я был больше, чем ее первый «крупный» клиент. Я был, если можно сказать, ее первый мужчина.
Огромная надежда переполнила мое сердце. Я вновь услышал коварный голосок, месяцами нашептывавший мне пагубные советы.
«Берни, если ты с умом возьмешься за дело, эта девушка может помочь тебе спастись».
Я должен показать все свои возможности, поставить все на карту.
— Послушайте, Сильви…
— Встаньте, если кто-нибудь войдет…
— Если кто-нибудь войдет, мы услышим… Послушайте, в последнее время я лелеял безумную мечту. Я надеялся, что меня оправдают… И тогда я предложил бы вам уехать вместе со мной далеко отсюда, чтобы помочь мне искупить свою вину.
Может, это было чересчур? Все-таки она не ребенок; наверное в студенческие годы ее учили не верить красивым словам некоторых субъектов. К тому же я — опасный убийца! Да что там — «чудовище», во всех газетах так и напечатано жирным шрифтом!