Знак Пути
Шрифт:
Певец отбросил слова и повел песню одним чистым голосом, плавно увел его в неведомую даль, а там оборвал неожиданно, томительно и призывно… Мысль, стремящаяся за песней, будто унеслась к виднокраю по жаркой пыльной дороге, но музыка все лилась и лилась, как бы провожая ее чуть заметным взмахом руки. Но вот и она стихла, спокойно уснув под пальцами витязя, только предутренний ветерок пробовал петь в замолчавших струнах и Днепр плескался, будто не мог допустить тишины после чарующих звуков.
Морянка слушала, чуть раскрыв губы цвета летней зари, повлажневшие глаза мягко поблескивали в полутьме, волосы струились, играя неспешным течением.
– Не думала, что люди могут так чувствовать… – тихо призналась она. – Ваш мир такой плоский, однообразный… Казалось бы и вы должны быть такими же. Ан нет! Для ваших чувств видимо нет и тех преград, которые действительно существуют. Странно… Но ведь не все вы такие! Люди – загадочное племя… Не зря нас учат держаться от них подальше, ведь все непонятное кажется страшным. А вот тебя, славный витязь, я кажется поняла…
Ее пальцы скользнули по влажным доскам, едва ощутимо коснувшись крепкой ладони певца и Волк вздрогнул как от резкого звука – неожиданное живое тепло пронзило тело насквозь, обняло, окутало, закружило голову легким дурманом. Сердце дернулось, ускорило стук, наполнив тело забытым огнем и весь мир сузился до одинокого причала, висевшего казалось, в самой середке созданного Богами пространства. Мокрые доски и звезды кругом, едва ощутимое прикосновение и пьянящий запах распущенных среди звездной пыли волос. Отражения отражений смешались в медленном хороводе света и тьмы, закружили голову в единой череде повторений.
– Рассвет набирает силу… – чуть слышно вздохнула Певунья, глянув на светлеющий край земли. – Пора мне! Но эту ночь мне уже не забыть… Не забывай и ты меня, сладкоголосый витязь! Покликай, коль случай представится.
Она оттолкнулась от края причала и канула в темные воды, только запах чужого мира остался, смешавшись с загустевшим туманом. Волк с усилием встал, закинул за спину лютню и стараясь не оглядываться, направился к городским воротам. В лицо задул прохладный восточный ветерок, неся с собой первые лучи зарождающегося утра.
Часть вторая
1.
Микулка с наслаждением опустил голову в бочку со студеной водой, вынырнул, обтрусился как вылезшая из речки собака и нырнул снова, выплескивая живительную прохладу через замшелые выщербленные края. В голове гудело будто в медном котле, мир ощутимо покачивался, вызывая неприятную муть внутри, а во рту пересохло как в оранжевой сарацинской пустыне. Что-то совсем худо… Не даром Дива так хмурилась, когда он налегал на проклятое зелье. Дива… Дивушка… Где же ты ныне, краса ненаглядная?
– Эй! – раздался насмешливый голос стрелка. – Ты бы выныривал хоть иногда! А то либо захлебнешься, либо жабры как у тритона вырастут.
Паренек высунул голову на свет Божий, отфыркался, утерся рукавом полотняной рубахи.
– Лучше уж захлебнуться, чем эдак мучаться! Чтоб я еще раз…
– Не зарекайся пить с похмелья! – изрек Сершхан, выходя из дверей Черняковского терема. – Клятву нарушать – тока Богов гневить. Оно тебе надобно?
– Ну уж нет! – Микулка обречено взглянул на разложенную возле бочки кольчугу. – Больше крепкого меду ни капли. Разве что пива немного, чтоб от жажды не загнуться, а еще краше водицы… Студеной.
В звенящие кольца влезать не хотелось, но делать нечего, пришлось взвалить поверх подаренной Черняком рубахи еще полтора пуда. Дыры в кольчуге так и остались, надо будет вставить недостающие звенья при случае. Микулка закинул за спину меч и уныло побрел на задний двор терема, где челядиница старосты заканчивала накрывать стол к завтраку. Друзья весело вышагивали следом, только Волк здорово припадал на правую ногу.
Микулке в глотку ничего не лезло, даже глядеть на еду не хотелось, но Ратибор все же уговорил откушать куриный бочек вместе с ножкой, а дальше пошло уже легче. Брюхо опасливо заурчало, но в голове стало намного тише, да и мир обрел свойственную ему устойчивость. Заметно повеселев паренек принялся поедать все, что под руку подворачивалось, а вот кружка с темным олом так и осталась нетронутой. От лиха подальше.
– Как думаете добраться до Киева? – с набитым ртом спросил хозяин. – Чай дорога не близкая!
– Хотим нанять лодью с гребцами, – ответил стрелок. – По Днепру все же проще чем пехом, даже против течения.
– Лодью я дам. – согласно кивнул Черняк. – Гребцами снабжу, сыти нагружу до конца дороги. А вас попрошу доставить в Киев грамотку. Да… Потребно доложиться киевскому князю, что посадник того… На колу, тоись. Ну и все остальное тож. Я с людьми говорил, они хотят единяться с Владимиром, давать дань с Олешья от каждой избы да от каждого терема. На том и деревенские нас поддержали с подачи ихнего коваля. В вирый за собой добро не потянешь, а князь теперича не то что давеча. Так вот… Нечего Русь на лоскутья рвать, будем жить одним миром. Я бы еще подумал, но поглядел на вас и все мне понятно стало. Вот она, видать, та Русь, какая должна быть. А окромя Владимира ее слатать воедино вроде как некому. За ним сила, а в таком деле две вещи важны – сила и мудрость. Говорят у него как раз волхв шибко умный…
– Правду говорят, таких волхвов днем с огнем не сыскать! – подтвердил Сершхан. – Хотя на вид он жутковат немного. Особенно с непривычки.
– Да слыхивал я, – улыбнулся Черняк. – Морда у него медвежья. Да разве это беда? Главное чтоб не тупая.
Витязи еще не закончили завтрак, а хозяин утерся рушником и отправился править дела – надо гребцов собрать, подготовить лодью, да нагрузить в нее всего, что потребно.
Только он ушел, из-за угла терема выглянула светловолосая челядиница.