Знамение. Вторжение
Шрифт:
— Нет…, - сдавленно отвечает она.
— Если ты останешься, то и мы с детьми останемся… Решай сама…, - обреченно, упавшим и несколько театральным тоном говорю ей я, используя свои слова как манипуляционный аргумент, апеллируя к материнскому инстинкту супруги. А еще ощущая малодушное облегчение, что раз так выходит, то путь так и будет, и можно больше не мучиться, а спокойно сесть жопой на землю и ждать, пока всё для нас не закончиться.
— Мама! Мама! Мама-а-а-а-а!!!! — внезапно кричит младшая дочь, протягивая к супруге ручки и нарушая баланс положения своего тела на моих плечах.
Жена, наконец, оборачивается к нам и смотрит сначала на младшую дочь, а потом на старшую. Ее лицо выглядит застывшим, будто каменная маска, а по щекам текут крупные, будто бутафорские,
Потом она молча кивает головой, шумно выдыхая воздух через рот, как делают ныряльщики перед тем как окунуться в глубины моря. И мы пускаемся в дальнейший бег. Взявшись втроем за руки. Я — впереди, задавая темп и прокладывая маршрут. За мной — старшая дочь, которая бежит молча и без жалоб, позволив мне похвалить себя за то, что мы самого раннего возраста отправляли девочку на секции танцев и тенниса, тем самым выработав в ней спортивную выносливость и стойкость. А замыкающей следует супруга. Она стиснула губы, превратив их две тонкие белые полоски, свободной рукой придерживает низ живота, и уже не отстает, поддерживаемая образовавшейся сцепкой.
Таким образом мы пересекаем дальнюю оконечность парка и бежим уже по асфальтированной поверхности дороги, которая ведет нас к заветной цели…
Ворота
Мы бежим. Моё колено простреливает колющей болью каждый раз, когда груз наших с младшей дочерью тел опускается на него, чтобы сделать очередной прыжок вперед. Огненная лава, разлившаяся в легких, добирается по пищеводу до горла, заставляя его судорожно сжиматься и разжиматься, с трудом пропуская воздух. В моих глазах — трясущаяся картинка, которая лишь по центру сфокусирована, но оставляет края размытыми. И в этом центре вдруг показывается искрящаяся синева. Она появляется будто из ниоткуда, разлившись между серыми уродливыми блоками строящихся зданий, будто магический художник пролил на унылый пустой холст ярко-бирюзовую краску, которая превратилась в прекрасный мираж, облагородив панораму выжженной добела пустыни.
Я не способен выделить ни капли лишней энергии, чтобы выкрикнуть хоть слово. А только отрывисто мычу, показывая супруге кивком головы вперед, в сторону показавшейся синевы. Она кивает мне в ответ похожим мычанием, также не способная на членораздельные звуки. Красные пятна на ее лице, исказившемся в гримасе с трудом преодолеваемого усилия, кажутся еще более пунцовыми. Однако она стойко продолжает бежать и не сбавляет темп. Мне приходится лишь слегка поддерживать натяжение нашей цепочки, чтобы ей было психологически легче, думая, что основная нагрузка легла на меня, а ей приходится лишь перебирать ногами. Старшая дочь, удерживаемая по обеим сторонам, держится молодцом. Она тяжело и коротко дышит в ритме бега и держит крохотные пухлые губы упрямо поджатыми. Ее младшая сестра также переносит безумную скачку без капризов, не ерничая на моей шее, несмотря на тряску, и на то, с каким остервенением я вцепился в её правую лодыжку, чтобы удержать девочку на месте.
Не решаясь оглянуться назад, я, однако, будто кончиками волос на затылке ощущаю, как твари опасно приближаются к нам. Я слышу их короткие скрипящие вопли и даже сухое поскрипывание от касания их лап по дорожному покрытию. И надо бы поддать скорости, чтобы не позволить им нагнать нас. Но я не могу выжать из своего организма ни миллиметра лишнего темпа. И со сжавшемся сердцем лишь молюсь о том, чтобы хватило сил хотя бы поддерживать текущую скорость и не рухнуть в любую секунду без сил.
Тем временем, синева моря разливается еще шире, выплыв жирным синим боком из-за прибрежной насыпи, образовавшей участок дикого песчаного пляжа. А еще я улавливаю холодок соленого морского бриза, деликатно дующего навстречу, не слишком сильно, чтобы не тормозить наш бег, но в то же время достаточно ощутимо, чтобы приятно холодить моё разгоряченное и мокрое от выступившего пота лицо.
Яхт-клуб должен быть чуть левее, пока не видный нам, скрытый за выкрашенным известью забором, но обозначающий свою близость шпилями нескольких парусных мачт, проткнувших чистое голубое небо.
Сежеасфальтированная дорога прерывается, отдавая бразды правления короткому участку выцветшего, щербатого и осыпавшегося покрытия, родом, наверное, из середины двадцатого века, которое заканчивается перед железными воротами. И случается то, что наверное, должно было рано или поздно случиться, учитывая, насколько удачно для нас пока все складывалось. Для меня — с незажившим коленом и ребенком на шее. Для супруги — на пятом месяце беременности и с отчетливо округлившимся пузом. И для семилетней крошки, старающейся изо всех сил не отставать от родителей.
Когда до ворот яхт-клуба остается метров двадцать, девочка внезапно спотыкается о небольшой камень, попавшей ей под ногу, и теряет равновесие, срываясь со сцепки наших рук. А потом, будто в замедленной киносъёмке, она летит вперед головой и со смачным хлопком приземляется лицом вниз на поверхность битого асфальта.
Из наших с супругой глоток вырывается синхронный протяжный стон. Не позволяя себе потерять ни секунды, я, почти не сбавляя темп, на ходу подхватываю на руки упавшую девочку, замешкавшись тем самым лишь на считанные мгновения. А потом бегу дальше, краем глаза замечая, что испачканное дорожной пылью лицо крошки разодрано в кровь, а судя по тому, как она ошарашенно хлопает глазами и хватает ртом воздух, то явно пребывает в шоковом состоянии и не способна продолжать путь самостоятельно.
Первым добравшись до ворот, я впиваюсь в них взглядом в поисках замка, и с ощущением упавшего булыжника в животе, нахожу его, висящим посреди плотно закрытых створок на увесистой железной цепи. Сами же ворота оказываются намного выше, чем казались издали. К тому же они изготовлены из ряда вертикальных полупроржавевших прутьев, приваренных к перекладинам, не имеющих перегородок, чтобы поставить на них ногу и перекинуться на противоположную сторону.
Обреченно, заставляя себя не зажмуривать от страха веки, я оборачиваюсь назад, чтобы оценить обстановку и близость надвигающегося врага. Скулящая, беснующаяся в звериной ярости орда, несется к нам серой тучей со скоростью сорвавшегося с тормоза железнодорожного экспресса, готового разорвать одинокий хлипкий вагончик, оказавшийся на пути. Ближайшие из них находятся в метрах ста пятидесяти от нас. Они бегут, стремительно перебирая лапами, преодолевая по паре метров за один прыжок, скалясь длинными клыками и сверля нас желтыми глазницами, предвкушая скору трапезу. Среди них, почти в самых передних рядах, я снова замечаю «обращенную» продавщицу из магазина. От ярко-красной униформы остался лишь один небольшой обрывок, теперь болтающийся на груди и удерживающийся на месте чудом уцелевшей завязкой, виднеющейся на серой в лиловых прожилках шее. Надо было ее прикончить…
Жена бросается к детям, которые устроились на битом асфальте возле ворот и, поджав колени, жмутся к ним, похожие на выброшенных на улицу нерадивыми хозяевами щенков. Старшая в добавок держит руки у расцарапанного лица и надрывно и беззвучно плачет.
Оторвавшись от девочек, жену вдруг подпрыгивает и принимается неистово трясти створки ворот, будто воротник зарвавшегося хама, как будто на самом деле может сокрушить их своими ослабевшими руками, и кричит мне что-то. А я не могу разобрать ее слова, заглушаемые какофонией скрипящих воплей приближающихся тварей и стуком моего глухо и часто бьющегося сердца, отдающегося пульсацией по телу. Хотя что там разбирать? Все ясно без слов. Мы обречены… И в сложившейся ситуации можем либо бесполезно извиваться в конвульсиях или попросту сдаться, встретив орду лицом к лицу…