Знаменосец «Черного ордена». Биография рейхсфюрера СС Гиммлера. 1939-1945
Шрифт:
Как мы уже упоминали, фюрер считал Гиммлера самым подходящим эмиссаром для переговоров с Муссолини. За всю историю германо-итальянских отношений Гиммлер нанес дуче несколько визитов на государственном уровне, последний из которых состоялся в октябре 1942 года, однако нет никаких сведений, что во время этих встреч обсуждался вопрос о депортации евреев14. Даже когда в сентябре 1943 года немцы оккупировали Италию, в лапы гиммлеровских палачей попали только те евреи, которые давно обосновались в Риме, но не сумели избежать последующих облав в столице и на севере. В отличие от Италии, в Югославии и Греции от депортаций пострадало очень много евреев.
«Весной 1942 года первые транспорты с евреями, предназначенными для уничтожения, прибыли из Верхней Силезии», – писал Хёсс15. Их вели через цветущие луга к новым
«Каждый из нас всегда знал, что приказу Гитлера нужно подчиняться беспрекословно и что выполнение его является долгом СС. Тем не менее многие из нас терзались тайными сомнениями… Мне приходилось делать над собой усилие, чтобы скрывать собственную подавленность… Я был вынужден наблюдать за тем, как матери идут в газовые камеры со смеющимися или плачущими детьми… Меня мучила жалость, мне хотелось очутиться как можно дальше от этого кошмарного места, но я не смел дать волю своим чувствам».
Хёсс часто и помногу выпивал с Эйхманом, пытаясь выяснить, испытывает ли и он что-то подобное, однако это ему так и не удалось.
«…Он [Эйхман] неизменно демонстрировал полную одержимость идеей уничтожения всех евреев, которые только попадут ему в руки… Я, напротив, часто чувствовал себя не в силах вернуться домой после очередной казни. Тогда я садился на коня и ездил верхом, пока потрясение не проходило. По ночам я часто вставал и приходил в конюшню, ища утешения среди моих любимых животных».
Еще более красноречиво, чем эти приступы жалости к себе, характеризует Хёсса его неспособность понять масштабы совершенных им преступлений. Эмоциональный стиль его воспоминаний до нелепости не соответствует природе трагедии, которую он пытается описать, если не оправдать. «Откровенно говоря, у меня не было причин жаловаться на скуку, – заявляет Хёсс. – Сад моей жены был настоящим цветочным раем… Заключенные никогда не упускали возможности сделать что-нибудь хорошее моей жене и детям, привлекая таким образом их внимание. Ни один бывший заключенный не может сказать, что в нашем доме с ним плохо обошлись».
О представившемся шансе переехать в Заксенхаузен Хёсс пишет: «Сначала я был очень огорчен необходимостью покидать насиженное место… но в итоге испытал облегчение, освободившись от всего этого». В качестве оправдания содеянного Хёсс цитирует британскую поговорку: «Права она или нет, но это моя страна» – и возлагает всю вину на Генриха Гиммлера, которого называет «самым жестоким» из членов нацистской верхушки. «Я никогда не был жесток», – утверждает Хёсс, признавая, что его подчиненные часто бывали таковыми, но ему якобы не удавалось их остановить. Характер этих жестокостей, практикуемых садистами из СС и капо, наслаждавшимися абсолютной властью над заключенными, подробно описан Когоном и другими бывшими заключенными нацистских лагерей.
Вероятно, не следует особенно удивляться тому, что после первого визита в Освенцим в марте 1941 года Гиммлер побывал там только один раз. Это произошло летом 1942 года, когда он приехал, чтобы ознакомиться с ходом строительства в лагере. По словам Хёсса, рейхсфюрера СС интересовали только сельскохозяйственные и промышленные работы.
Когда же ему сообщили об ужасающих условиях существования заключенных, об их подверженности заболеваниям и невероятной тесноте в бараках, Гиммлер пришел в ярость. «Я не желаю больше слышать о трудностях, – сказал он Хёссу. – Офицер СС не признает трудностей – когда они возникают, он должен немедленно устранить их собственными силами. Как это сделать – ваша забота, а не моя!» Гиммлер привел в пример прогресс, достигнутый на предприятиях «И.Г. Фарбен», хотя, с точки зрения Хёсса, «Фарбен» использовал самых квалифицированных работников и обладал приоритетом в поставке стройматериалов.
Затем Гиммлер перешел к другим делам.
«Рейхсфюрер лично наблюдал за процессом уничтожения целой партии евреев, которая только что прибыла. Некоторое время он следил за отбором самых крепких из них, но не делал никаких замечаний. Гиммлер не стал комментировать и процедуру уничтожения, молча наблюдая за участвовавшими в ней офицерами и унтер-офицерами, в том числе за мной. После этого он приступил к осмотру фабрики синтетического каучука».
Хёсс хватался за любую возможность для жалоб, хотя знал, что «Гиммлер с большим интересом и удовольствием воспринимал позитивную информацию». За обедом, когда Хёсс сказал, что многие его офицеры не справляются со своими обязанностями, Гиммлер просто посоветовал ему использовать больше собак. Впрочем, уже вечером, на приеме в доме местного гауляйтера, у которого он остановился, Гиммлер держался более дружелюбно («особенно с дамами») и даже выпил несколько бокалов красного вина. На следующий день Гиммлер лично наблюдал порку заключенной в женском лагере – в прошлом апреле он лично распорядился «интенсифицировать» телесные наказания для нарушителей дисциплины. Мужчин и женщин секли по обнаженным ягодицам, привязывая ремнями к деревянным стойкам. После этого, сообщает Хёсс, он «долго беседовал с женщинами из секты «Свидетели Иеговы» об их фантастических верованиях»16. На последнем совещании с Хёссом Гиммлер сказал, что ничем не может облегчить его трудности и что ему следует выкручиваться самостоятельно. Вместе с тем, добавил рейхсфюрер СС, Аушвиц должен расширяться и дальше, что на практике означало увеличение объемов выполненных работ и, как следствие, уничтожение еще большего количества заключенных, потерявших способность к труду из-за бесчеловечных условий содержания. После этого он произвел Хёсса в оберштурмбаннфюреры СС и улетел в Берлин. Больше Гиммлер никогда не бывал в Освенциме.
Хотя Освенцим являлся главным гиммлеровским лагерем смерти, в России и Польше существовали и другие, где в 1942–1944 годах происходили организованные расстрелы и умерщвление газом евреев, славян и цыган. Бойня, начавшись в Освенциме и в его филиале Биркенау в марте 1942 года, не прекращалась до октября 1944 года. Газовые камеры и крематории, старательно уничтоженные Гиммлером накануне наступления советских войск, находились, как правило, на особой территории за пределами самого лагеря. Уничтожение людей несколько сдерживали только ограниченные размеры и оборудование этих сооружений; например, в Освенциме, где было установлено четыре новых комбинированных камеры-крематория, созданных в 1943 году главным проектировщиком площадок для запуска ракет «Фау» Хайнцем Каммлером, дневная норма не превышала 6 тысяч заключенных в день. Еще одно ограничение создавал транспорт; набитые заключенными вагоны подолгу простаивали на запасных путях, пропуская воинские эшелоны и грузы военного назначения. Эти и некоторые другие препятствия, мешавшие скорейшему освобождению Европы от евреев, бесконечно раздражали Гиммлера и Эйхмана, которым не терпелось довести свое дело до конца; как бы там ни было, один Освенцим за пять лет своего существования успел поглотить около двух миллионов жизней. Механические бойни Гиммлера намного превзошли те, что устраивал его кумир Чингисхан.
Бесцеремонное обращение с Хёссом свидетельствовало, что Гиммлера в это время тревожили несколько иные проблемы. Одна тысяча девятьсот сорок второй год был годом первых неудач Германии как в Северной Африке, так и на русском фронте, сопровождавшихся к тому же усилением бомбардировок самой Германии авиацией союзников. В июле 1943 года произошли события еще более тревожные: пала Италия, а Муссолини был арестован. Примерно в это же время фюрер созвал в своей штаб-квартире в Растенбурге несколько срочных совещаний, посвященных обстановке на фронтах. Когда известие о том, что Муссолини арестован Бадольо, достигло Растенбурга, Гитлер, встречавшийся с дуче в Фельтре всего несколько дней назад, предложил обсудить планы оккупации Италии и восстановления Муссолини на его посту. Совещание продолжалось всю ночь; на следующий день, когда в Растенбурге собрались все нацистские лидеры, фюрер велел им «позаботиться о применении самых суровых полицейских мер для предотвращения подобной опасности здесь».
Далее последовал период нестабильности и неопределенности. Перемирие с союзниками, высадившимися в Северной Италии 3 сентября, было заключено только 8-го, и небольшая группировка Кессельринга на юге Италии уцелела лишь благодаря нерешительности и нерасторопности англичан и американцев. Гиммлеру тем временем было приказано отыскать Муссолини и организовать его спасение, однако Бадольо серьезно затруднил освобождение плененного диктатора, перевозя узника с места на место в ожидании окончательного решения его судьбы. Лишь незадолго до того, как Муссолини должен был быть вот-вот передан союзникам (таково было одно из условий заключенного перемирия), он был неожиданно освобожден в результате блестящей операции, проведенной с санкции Гиммлера эсэсовским офицером Отто Скорцени. Группа Скорцени высадилась с планера на вершину горы на горнолыжном курорте в Абруццких Апеннинах неподалеку от того места, где Бадольо спрятал диктатора. Выведя Муссолини из маленького отеля, где он содержался, Скорцени вылетел с ним в Вену на маленьком самолете, приспособленном для взлета с горных склонов.