Знамя Журнал 6 (2008)
Шрифт:
– Я похожа на порнозвезду?
– Как ни странно - да. Нам поступил заказ на фильм, где героиней должна быть женщина в возрасте. Не красавица, не дурнушка. По сюжету, ее… Не важно. Ты не будешь сниматься в этом фильме.
– Слушай, неужели ты думаешь, что я бы вообще согласилась? Мало ли кто кого куда послал!
– Есть такая армейская поговорка: не знаешь - научим, не можешь - заставим. Все снимается, все вставляется в сюжет. Чем натуральнее, тем кино дороже… Рената прощупывала тебя три месяца.
– Почти двадцать тысяч крон…
– Вот видишь. Ты не первая и не последняя. Рената - клещ.
– А почему ты все это рассказываешь? Не боишься, что заложу?
– Не смеши народ - заложу… Говорю же - понравилась. Но я, извини, импотент. Если бы не это, я бы помог тебе другим способом.
– Женился?
– Может быть.
На прощание Мирослав дал мне сколько нужно денег, и я ушла.
Ренате я сказала, что все прошло хорошо, Мирослав сам ей позвонит и расскажет. Ночевать ушла к Вере-камарадке.
Днем, пока Рената сидела в парикмахерской, мы вынесли мои вещи. Два дня, в течение которых полиция оформляла стоп-азил (отказ в прошении убежища), я скрывалась на квартире у Веры. На третий день она посадила меня в поезд Прага-Москва.
Когда в купе влетела первая муха, я поняла, что дом близко. Самое время поплакать.
Мария Игнатьева.Барселона.
Об авторе
| Мария Игнатьева - давний автор “Знамени”. Лауреат 5-го Международного фестиваля русской поэзии и культуры “Пушкин в Британии”.
Мария Игнатьева
Барселона
* * *
Жене Либиной
Нас размело по всей земле,
Во все пределы разметало.
Звеневшее в советской мгле:
“Ишь, размечталась” -
Аукнулось во все концы,
Невидимое стало явью:
Вокзалы, пальмы и дворцы
И безакцентное I love you,
Когда иголки на лыжне
Вдруг так кольнут, как приголубят,
Где муж, пытающийся мне
Сказать, что “лубит”.
Подросток
У неба спрашивает рожь:
Что будет дальше?
Ты вырос, ты ещё растёшь,
Прелестный мальчик.
Ты просыпаешься, как день
От сказок лунных.
Вся зелень глаз твоих и лень
Движений юных.
Мне лёгок крест твоих обид,
Сдаюсь без боя.
Так небо полю говорит:
Шуми, родное.
* * *
Разговоры. Смеется иной.
Время клонит к обеду исправно.
И невеста, одна за стеной,
Приодета, причёсана славно,
Чтоб в железобетонную клеть
Положить под стеклянной рогожей.
А как со стороны поглядеть -
И на похороны не похоже.
Барселона
Сено ворочать
Я же заладила всё про солому.
Так и умру, не успев похвалить
Мачеху-сваху свою - Барселону:
Это объятие нежной воды
И тишину разомлевшего тела,
Эту способность у края беды -
“Бог с ним” да “что уж”, “экое дело”.
Я научилась: отставив печаль
По белокаменной, блудною дщерью,
С кротостью моря ласкаю эмаль
Небытия и в минутное верю.
Я не уйду от густой пелены
Этой роскошной красы не по чину.
Мальчик с глазами зелёной волны
Сердце моё умыкает в пучину.
Благословлю на готических швах
Нитку модерна, стежок наважденья
И поцелуй на солёных губах
– Так, на секундочку, до пробужденья.
Влах в Венеции
“Чем он никогда не грешил, это смешением понятий,
оправдывающим прозябание”
С. Гандлевский, эссе “Чужой по языку и с виду…”
Специфика эмигрантского существования заключается в развитой способности автоматически смешивать понятия: за-граничность жизни, не выводя жителя к пограничным ситуациям (скорее, спасая его от них, во всяком случае, в уютных странах), тренирует его на равновесие в абсурдистски ненастоящем пространстве. Спустя и двадцать, и еще десять лет, вдруг улыбнешься бутафорным именам своих окружающих: Мариона, Джузеппе, Чарльз. Неужели я настоящий, и действительно смерть… пришла?
Чтобы не свихнуться, занимаешься бесконечным переводом: слов с одного языка на другой, понятий из одной культурной программы в другую; переводишь незнакомые психологические типы на знакомые - с Фомы на Ерему; приспосабливаешь душу, долго цепляющуюся за покинутый рай, к телу, попавшему на ближний крючок. Артикуляция чужой речи вырисовывает зарубежные морщины на лице, жестикуляция иначе тонизирует мышцы рук, а ноги осваивают походку, учитывающую соседние башмаки: не давить никого, но и не отступать и вежливо двигаться к своей цели. В чем эта цель - тайна для тебя, да и для туземцев она неразрешима, просто потому что как таковая не определяет их образа жизни (если только не принять всерьез высказывание одной моей испанской родственницы: “живем, чтобы жить хорошо”).
В числе необходимых мимикрийных механизмов - адаптация к ужасу с помощью смеха. “Не в этом ли секрет того, что русские в эмиграции шутят смешнее, чем у себя дома?” - думала я, то и дело сползая под стол от очередной шутки. Трезвости этой мысли не мешали ни смех, ни пиво. Параллельной рефлексии тоже ведь давно научились.
Доктор Мак Фил
Был некрофил.
Он женщин любил,
Которых убил
И в землю копал,
И надпись писал.
Его знали могильщики, гробокопатели