Знание-сила, 1997 № 04 (838)
Шрифт:
А. А. Гогешвили предлагает свои
• 12 мая 1185 года. Окончание битвы на Каяле. Слева — Буй-Тур Всеволод бьется у озера. Справа — половец Чилбук берет в плен Игоря: княжеское достоинство Игоря художник подчеркнул особой княжеской шапкой.
Ответы на загадки
Все данные сходятся на том, что отряд Игоря встретил вооруженных воинов из враждебной группировки Гзака или какого-то рода «диких» половцев. В этом случае вполне понятна болезненная реакция
Если бы Кончак присутствовал с самого начала на полчище, то ему не было никакой нужды поручаться или выкупать Игоря у неизвестного Чилбука из рода Тарголовичей, поскольку по праву старшего военачальника и наиболее знатного хана он и так доставался ему. Да Кончак и не допустил бы враждебного нападения на своего гостя. Так что в общем правильная мысль Никитина нуждается в существенных уточнениях. Она кажется верной применительно к началу похода Игоря, рассчитывавшего повеселиться и пображничать на свадьбе сына.
И одновременно неправомерной в интерпретации битвы на Каяле как свадебной пирушки, в результате которой не ожидавшие такого сюрприза «князи, беша изымани и дружина изымала и избита, и бысть скорбь и туга люта во всемь Посемье м в Новегороде Северском». Вспомним точную сентенцию летописца: и тако во день святаго воскрсенн наведе на ны господь гнвъ свои: в радости мсто наведе на ны плачь и во веселье мсто желю на рц на Калы... Иначе говоря, ехали на свадьбу, а попали на собственные поминки. Составитель летописного рассказа, придерживаясь религиозно-морализирующего стиля изложения, вероятно, не решился более близко перефразировать горько-иронические строки «Слова»: ту кроваваго вина не доста, ту пнр докончаша храбрии русичи сваты попонша, а сами полегоша за землю Рускую. Эти строки также укрепляют А. А. Гогешвили в мысли, что автор «Слова» знал истинный характер Игорева вояжа в Степь и что вместо запланированного сватами пира на Каяле разыгралась кровавая битва.
Троянский поход совершался, если следовать Гомеру, исключительно ради прекрасной женщины — Елены, причем ахейцы не упускали случая близко познакомиться и с другими прекрасными пленницами. Автор «Слова» совсем не скрывает, что подобные намерения были также у «храбрых русичей», которые энергично, «рассыпавшись стрелами по полю, помчаша красные девки половецкие». Он не упустил возможности провести общую смысловую параллель между декларативными целями, точнее, поводами, для похода Игоря и похода ахейских мужей («что Троя вам одна, когда бы не Елена...»), и попутными возможностями «храбрых русичей» и «храбрых ахейцев», изображенными в картинной сцене «похищения сабинянок» — «красных девок половецких», описав эту сцену, однако, в библейской фразеологии, путем обращения к тексту Из Исайи. Ведь, как пишет Жак ле Гофф, для средневекового автора «история как бы разделялась на две большие створки: сакральную и мирскую, причем в каждой господствовала одна и та же главная тема. В сакральной истории такой доминантой было предвозвестие. Ветхий завет возвещал Новый в доходившем до абсурда параллелизме. Каждый эпизод и любой персонаж имели свои соответствия. (...) В этой теме воплотилось основное свойство средневекового восприятия времени: через аналогию, как эхо. Поистине не существовало ничего такого, что не напоминало бы о чем-то или о ком-то уже существовавшем».
Автор «Слова» талантливо использует для построения своей системы исторических и художественных аналогий вполне типичную для христианско-героической эпической поэзии манеру отыскивать прототип героя, прообраз описываемых событий, исторических ситуаций и коллизий в Священном писании и... в античном литературном наследии.
• Этьен-Морис Фальконе. «Амур»
Одним из «темных» мест «Слова» являются строки: жалость ему знаменіе заступи искусити Дону великаго. До сих пор они не получили сколько-нибудь приемлемого толкования, несмотря на приложенные значительные усилия. Совершенная неопределенность смысловых и грамматических отношений этого фрагмента породила многочисленные исправления в написании его и такие же многочисленные смысловые, но равно неудовлетворительные толкования. А. А. Гогешвили предлагает изменения, которые, на его взгляд, полностью рассеивают синтаксическую и семантическую «темноту» этого участка текста.
Действительно, предложение Спал князю ум похотни искусити Дону великаго и жалость ему знаменіе заступи синтаксически безупречно, а его возможный перевод — «Сдал ум князя пред искусом отведать Дона Великого и страсть (или чувство) ему знамение заслонила» — хорошо согласуется с обшей внешней логикой повествования и смыслом примыкающих участков текста. Однако этот перевод отражает современную «героико-патриотическую» трактовку содержания «Слова». Если включить в истолкование рассматриваемого фрагмента текста содержание и смысл горизонтального пословного акростиха, заключающегося во фразе Спал князю ум похоти искусити Дону великаго , то слово похоть, строго говоря, не нуждается в замене, и вполне правомерен такой жесткий, без всякой умилительно-сентиментально-героической патетики вариант перевода: «Тронулся умом князь от вожделения (с Купидону великого) к соблазнам Дона Великого и страсть ему знамение заслонила». Такой перевод не является, как может показаться, выражением осуждения «аморального» поведения стремившегося вырваться на свободу и загулять Игоря, но, напротив, опирается на распространенное и в античном, и в средневековом рыцарском эпосе и романе общее место, содержательное, образное и стилистическое клише.
Важнее, однако, что появление в «Слове» имени римского божка-соблазнителя, возбудителя любви, любовной страсти, вожделения, похоти, увеличивает вероятность знакомства автора с латинской мифологией и укрепляет предположение о знании им латинского языка... •
РАКУРС
Ирина Прусс
Научные коллекции: продать, отдать, сохранить?
На содержание научных коллекций нет денег. Что с ними делать?
На семинаре в Зеленом Бору, о котором я уже писала[* «Знание — сила», 1997, № 2.], среди многих «боковых» сюжетов (основной был связан с соотношением государственной и негосударственной науки) один показался мне особенно увлекательным — и своей почти детективной напряженностью, и неожиданностью темы, и, возможно, главное, тем, что именно здесь, прямо на семинаре, он получил практически применимое решение.
А началось все с чистой провокации, устроенной руководителем санкт-петербургского Семинара по биогерменевтике Сергеем Чебановым. Он решил довести до логического предела тезис, что наука в принципе — дело приватное и чем меньше в нем будет замешано государство, тем лучше.
— Когда в питерской научной библиотеке был пожар, спасенные книги раздавали по рукам, ни у кого не спрашиваясь, иначе пропадут. Надо все приватизировать, — сказал Сергей, — не дожидаясь пожаров: научные коллекции, архивы, все-все — государство все равно не в состоянии все это содержать, то пожар, то труба лопнет...
Из семинарской среды остроумцев, фантазеров и скептиков вдруг четко выделилась группа биологов, хотя до сих пор аудитория семинара по профессиональному признаку групп не образовывала.
— А как в квартире создать режим, необходимый для сохранения клеточного материала? — строго спросил микробиолог Александр Седов.
— Нет, — твердо сказал Кирилл Михайлов, представлявший интересы всех, кто занимается пауками, бабочками, клещами, ибо для них он издает специальные журналы, — научные коллекции должны оставаться у государства. Положим, коллекция попадет в руки специалиста, допустим даже, что у него хватит места и средств содержать все, как надо, но он умрет — и наследники все загубят.