Знание-сила, 1998 № 03 (849)

Коллектив авторов

Сталин умер... Москва. Первоклассник Дима, который проучился уже целых шесть месяцев в школе, пишет двоюродному брату Вале письмо с ошибками под звуки траурных мелодий из срочно отремонтированного отцом приемника. Сохраним орфографию и пунктуацию этого наивного письмеца:

«Валя привет тебе от Папы и Мамы и Люси и от меня. У нас грустная музыка. Валя а вы слушаете радио. Очень очень жаль что умер наш вождь и учитель детей Сталин. Валя а вы чевонибудь слышали. Напиши мне? Жду, тваих, писем. Пишы. Дима. 4 письмо».

Последняя приписка обозначает, что это письмо четвертое по порядку. Прилежный мальчик. По и мама пишет сыну Вале в школу-санаторий о смерти «учителя детей» и отсылает его в том же конверте, в тот же траурный день 6 марта.

Вот его заключительная часть:

«...Мы вместе сидели у приемника, который папа срочно исправил, и все еще надеялись услышать сообщение хотя бы (о) небольшом улучшении здоровья тов. Сталина.

Когда сегодня объявили, что доступ в Колонный зал Дома Союзов будет открыт с 4 часов дня, Люся сразу поехала, но безуспешно: никаким образом нельзя было надеяться попасть туда сегодня, весь центр был заполнен народом, и она вернулась в 8 часов домой, конечно, очень огорченная. Надеемся на ближайшие дни. Но ты не горюй, что ты не в Москве: тебе с твоим здоровьем пройти этот печальный путь было бы не по силам. Ну вот, милый, пока кончаю, сейчас трудно писать о пустяках. Будь хорошим и прилежным и не болей! Крепко тебя целуем. Мама и папа».

Это сейчас мы знаем, как повезло Люсе, что она не попала в центр, на Трубную площадь, где пролилась кровь последних жертв Сталина. История об этом обросла преувеличениями и легендами, а правда всегда суше и потому страшней.

Сотни тысяч людей из Москвы и других городов ринулись в самый центр столицы, к Колонному залу Дома Союзов. С 1927 года, с последней демонстрации оппозиции, никто не смел свободно проявлять свои чувства на улицах Москвы. Но на этот раз люди поняли: власти не накажут, а, наоборот, поощрят стихийные проявления любви к трупу вождя.

Несколько лет тому назад в Народный архив позвонил пожилой человек и сказал, что он был очевидцем похорон Сталина и событий на Трубной площади. Он готов к тому, чтобы его воспоминания были записаны на пленку и остались в Народном архиве. Наш архив тогда еще не бедствовал, и у него были небольшие средства для того, чтобы иозволить себе делать записи на аудио- и видеопленку. Наташа Ландышева, опытная сотрудница архива, записала рассказ Александра Николаевича Саркисова, человека с причудливой судьбой.

Родился в Кисловодске, перебрался в Москву, воевал и только в 1947 году демобилизовался. Видимо, был неилохнм музыкантом, так как работал в Мосэстраде, играл на барабане в оркестрах московских ресторанов. Ресторан — особое присутственное место: люди расковываются, едят, танцуют, а главное — пьют и болтают. (Вспомните застолья Сталина, где все его соратники обязаны были пить и говорить. Судьба многих из них решалась за пиршественным столом.) Так что у Александра Николаевича была удобная в жизни позиция, и, видимо, поэтому ему в 1950 году предложили перейти на службу в МГБ. Быстро продвигаясь по служебной лестнице, он вскоре стал помощником оперуполномоченного Щербаковского райотдела МГБ, здание которого располагалось рядом с Институтом имени Склифосовского и недалеко от Трубной площади. Работа была хлопотливой и напряженной. Но словам Александра Николаевича, «критерий нашей работы был таков: любой работник или любой отдел оценивался но количеству арестов». Впрочем, жизнь и работа нашего героя интересны сами по себе, а мы же ведем речь о смерти.

Саркисов вспоминал: «Хочу рассказать о днях похорон Сталина, о 53-м годе. Я в то время обслуживал институт Склифосовского. И вот появляются сведения о том, что Сталин серьезно болей. Тогда в течение трех или четырех дней печатались бюллетени о состоянии здоровья Сталина. Наконец, сообщили, что Сталин умер. Это было, конечно, страшное потрясение для всей страны, для всех людей, даже у нас сотрудники плакали по-настоящему.

И вот наступил день похорон. Объявили, что тело будет доставлено в Дом Союзов и доступ будет, по-моему, с часу дня и до позднего вечера. Причем никакой плановости маршрута к Дому Союзов. И еще до того, как открыть доступ к нему, народ начал стекаться всеми правдами и неправдами, всеми улицами, переулками к Дому Союзов. Люди лезли по крышам домов, с дома на дом, через стены. Правда» были перекрыты все вокзалы, все шоссе, чтобы

как-то уменьшить приток народа в город. Проезжали по особым пропускам, потому что не только Подмосковье ехало в эти дни, но даже из других городов. Причем все стихийно. После открытия Дома Союзов к нам в отдел поступили сведения, что в районе Трубной площади произошло ЧП. Что же там случилось? Толпа народа шла по Сретенке со стороны Красных ворот. В районе Сретенских ворот находятся два съезда вниз к Трубной площади, которые были перекрыты грузовыми машинами. Увидев, естественно, что сквер более или менее свободен, толпа устремилась вниз по этим двум спускам, сметая все на пути. Даже эти грузовики, как говорили очевидцы, катились вниз. Естественно, первые ряды, которые попали под эту лавину, упали, по ним шли, давили. Вот какая произошла трагедия.

Надо было принимать меры. Проникнуть туда было невозможно, потому что все проходы, все доступы к площади были закрыты толпой. Правда, как потом выяснилось, уже когда более или менее этот поток схлынул, люди сами стали удавленные трупы растаскивать по подъездам домов в районе Трубной площади. И спустя уже некоторое время, когда можно было туда пробраться, машины «скорой помощи» из института Склифосовского начали подъезжать через переулки. Я появился в институте Склифосовского.., когда уже к вечеру пришли две грузовые машины. Было указание трупы относить в морг института. В общей сложности на мою память их было около четырехсот. Почти у всех кровоподтеки изо рта, из уха, из носа, синева такая. Видны следы удушений.

Слух о том, что произошло на Трубной площади, моментально разнесся по всему городу. И вот представляете, время идет, кто-то пошел прощаться со Сталиным и в позднее время его дома нет. Естественно, начались звонки в институт Склифосовского, пет ли там в числе пострадавших их родственников, родных или близких. Но было указание на эти телефонные звонки никаких ответов не давать. То есть как будто бы ничего не случилось. Однако народ через некоторое время буквально толпами повалил к институту, окружил его с требованием разрешить все вопросы. Были вызваны наряды милиции, которые никого не пускали. Единственно за все время появился полковник, который предъявил документы, что он из личной охраны Никиты Сергеевича Хрущева и разыскивает его сына Сергея, который якобы в это время, по их расчету, проходил у Сретенских ворот с Политехническим институтом, в котором учился, и нет ли его. Мы его, естественно, пустили в морг. Он прошел, посмотрел и сказал, что его нет. И его действительно не было, потому что он сейчас жив.

Мы начали устанавливать погибших. На тех, у кого были документы, сделали список. У кого не было документов — фотографии. Установили почти всех. Осталось несколько человек неизвестных.

Буквально на второй или третий день после этого разрешили доступ в институт. В дирекции было помещение, где находились списки, фотографии. В присутствии медицинской сестры и врача мы начали принимать людей, чтобы те могли удостовериться, их ли это родственник. Многие не находили. А те, кто обнаружил своих близких... Это была целая трагедия. Немедленно оказывалась медицинская помощь. Когда все было завершено (это длилось, пожалуй, трос суток), команда опять же из МГК от Фурисвой, приказали, чтобы трупы выдавались родственникам только в ночное время. Днем трупы не выдавались. Ночью подъезжали родственники с гробом, с одеждой. Возраст погибших — до сорока лет, среди них были женщины, дети, военнослужащие.

Я должен сказать, что после этой трагедии в тот же день, только в девять часов вечера, было сообщение по радио о маршруте движения к Дому Союзов: по Садовой улице, потом по улице Чернышевского. Об этих трагических событиях официально сообщено не было. И в народе ходили слухи, что число погибших доходило до тысячи человек.

Мне довелось присутствовать на Красной Площади в день похорон Сталина. Был образован такой квадрат из присутствующих напротив Мавзолея, в числе которых присутствовало 60 работников МГБ. Было так тесно стоять, что невозможно было поднять руки. Помню, с трибуны Мавзолея выступление Молотова, который говорил с большим заиканием и со слезами. И наоборот, выступление Берии — четкое, сухое».