Знание-сила, 2001 № 02
Шрифт:
В одних случаях Кольцер находил «фантастические монограммы» и переиначенные датировки. Другие тексты, «словно лоскутное одеяло», состояли «из подлинных и неподлинных фрагментов». Особенно горькое разочарование он испытал в монастыре в Мальмеди (Бельгия). Гордостью здешнего архива считались десять пожелтевших пергаменов, чей возраст достигал почти пятнадцати веков. Осмотрев их, ученый помрачнел: «Половина из них подделана».
Самая знаменитая подделка
Для чего же подделывались дарственные, эдикты, капитулярии? Всего чаше исследователи усматривают «коварный умысел». Анонимные авторы этих актов приписали монархам немало деяний, совершенных по сути своей во зло светским феодалам. Обаяние письменного свидетельства приумножало богатства церкви. Воистину знание было силой.
Росчерком очиненного пера писцы даровали привилегии монастырям. Искусно выведенные строчки отнимали пастбища и пашни. Перед этим соблазном не могли устоять ни епископы, ни архиепископы, ни даже папы – все они готовы были подкреплять свои притязания силой начертанных букв. Характерно, писал Марк Блок, что «люди безупречной набожности, а часто и добродетели, не брезговали прилагать руку и к подобным фальшивкам. Видимо, это нисколько не оскорбляло общепринятую мораль». Пергамены с королевской печатью помогали клирикам брать верх над светскими феодалами, оспаривавшими их владения, защищали их даже от императора. Грамоты охраняли надежно, вот только стоило ли верить тем грамотам?
Справедливости ради отметим, что на стороне иных фальсификаторов была правда традиции. «Некоторые акты были изготовлены с единственной целью – воспроизвести подлинники, которые были утеряны. В виде исключения фальшивка может говорить правду» (М. Блок). Подчеркнем: «в виде исключения».
В большинстве же случаев желаемое выдавалось за действительное и было освящено давностью лет и звучным, не сходящим с уст именем великого монарха, чей непреложный авторитет смирял гордых нобилей и магнатов. Так, каждую десятую грамоту за подписью Фридриха Барбароссы рыжебородый король никогда не видел в глаза. Пятнадцать процентов всех документов, возводимых к имени Оттона I, – позднейшая подделка. В особой чести у махинаторов был Карл Великий. Около трети документов с его именем подделаны почитателями-потомками. Немецкий историк Марк Мершовски, проверив 474 официальных акта Людовика Благочестивого (778 – 840), отверг 54 документа. Одни из них были сработаны топорно, аляповато, другие же – и причем большинство – вызывали восхищение: все вплоть до деталей восковой печати, до расположения шнурка на ней обманывало глаз.
Российский историк А.Я. Гуревич подчеркивал искренность поступков средневекового интеллектуала, готового то приписать покойному монарху деяния, которых тот не совершал, то добиться от него даров, не полученных при жизни: «Исправляя при переписывании текст дарственной грамоты, монах исходил из убеждения, что земля, о которой идет речь в этом документе, не могла не быть подарена святому месту – монастырю… Это был в его глазах не подлог, а торжество справедливости над неправдой».
< image l:href="#"/> Это изображение распятого Христа породило легенду о «дщери короля португальского, коей не мил был жених ее, язычник. но по молении которой Бог попустил, чтобы латиты ее покрылись бородой». За упорство в вере Христовой
Император Константин, склонившись перед папой Сильвестром, восседающим на троне, дарует ему западную часть Римской империи.
Возражений ждать было неоткуда. Церковь обладала монополией на письменность. Дворяне (не говоря уж о простолюдинах) сплошь и рядом оставались несведущими в грамоте. Даже многие императоры, правившие Священной Римской империей, не способны были написать свое имя. Нотарии преподносили им документы, от их имени сочиненные, а монархи ставили на них «завершающий штрих», «заканчивая» начатое писцом. В таком случае даже подлинные документы, заверенные рукой императора, могли содержать вовсе не то, что он хотел, являя собой фальшивку, снабженную царственным факсимиле.
В своих внутрииерковных делах клирики также сплошь и рядом прибегали к «святой лжи». В средние века курсировало свыше двух сотен папских декреталий, якобы относящихся к I и II векам новой эры. Из них можно было почерпнуть сведения о христианских таинствах, о евхаристии, о литургии. Из них… Но все они лживы. В паутину лжи вплетались имена не только светских, но и церковных правителей.
В целом ряде случаев авторы фальшивок вдохновлялись не корыстью, а тщеславием. Так, Бенцо, аббат Санкт- Максиминского монастыря в Трире, уверял, что «в любое время мог трапезничать за столом императора» (Кельцер). В другом документе он ничтоже сумняшеся назвал себя главным духовником императрицы.
Безвестный писец своей ошибкой превратил одиннадцать кельнских мучениц в одиннадцать тысяч.
В XII – XIII веках феномен подделки документов стал массовым бедствием. Историкам известны и имена некоторых «особо отличившихся» махинаторов.
Так, бурную деятельность развил Вибальд фон Штабло, аббат Корвейского монастыря, что в Саксонии. Он накопил целый набор императорских печатей, коими умело пользовался.
Петр Дьякон (умер в 1159 году), библиотекарь Монте- Кассинского монастыря (Италия), подделы ват много и вдохновенно. Из-под его руки выходили фиктивные жития святых, правила ордена бенедиктинцев и даже – сотворенное, наверное, из одной лишь «любви к искусству» псевдоантичное описание города Рима.
В молодости не чурался осуждаемого ныне занятия и Гвидо Вьеннский (1060 – 1124). близкий родственник Людовика VI и будущий папа Каликст И (1119 – 1124), подложными актами вымащивавший себе дорогу в Ватикан.
Сколько же длительных сражений, бурных страстей, обид и побед породили подобные подделки! Как искусно играли судьбами своих монастырей, провинций, стран эти безвестные писцы, менявшие историю «задним числом и веком»! Сколько еще эдиктов, дарственных, капитуляриев превратится в глазах историков в плод тщеславия или корысти?
Полки старинных монастырей хранят тысячи пыльных пергаменов. В облаке пыли, потревоженной учеными, как в тумане, тает образ прошедшего. Его персонажи то сливаются, то двоятся. Побывав материалом в чьих-то руках, история досталась нам изрядно потраченной. От нее сохранились крупицы. «Все прочее – литература».