Знай обо мне все
Шрифт:
Да и двое других членов комиссии явно в порядке.
Бойко, с небольшим налетом арапства, отвечал на все вопросы сын председателя какого-то колхоза по фамилии Бешнов. Его слушали со вниманием, словно он рассказывал о полете на луну.
«Ударному звену», как назвал директор тех, кто хорошо учился или просто мог «залить берега» хорошо подвешенным языком, наподобие Бешнова, вопросов в основном не задавали. Оно шло особняком и говорило о своих дальнейших планах с откровенной уверенностью, что уж чего-чего,
Но наступила пора «середнячков». Этим «корочки» только снились в счастливых снах. И сидели они на экзаменах плотной группкой у самой дальней стены, выпустив вперед «безнадежных», которые, думая, что можно надышаться перед смертью, с упорством зубрили, листали спрятанные между колен учебники и бубнили какие-то так и не дошедшие до них мудрости устройства автомобиля и правил движения.
«Плавают» «середнячки», даже «ныряют», кстати в те же учебники, что держат в упрятанных между колен руках, «безнадежные». Но оценки еще идут сносные.
И речи иногда проскакивают: мол, сядет за руль, всему научится.
Вот, думаю, лафа с такой комиссией. И пожалел тех двоих, кому чуть ли не накануне пальцы оттяпало. Не иначе, в «хорошистах» они тут оказались бы. Из-за любознательности.
И только я так подумал, как тот самый майор, что тлел румянцем и улыбку с губ сдаивать не успевал, внезапно насупился, словно Поелозин, говоривший о роли коленчатого вала, нанес ему личную обиду.
«Хватит! – прихлопнул он ладонью по столу и спрашивает: – У тебя в ноздре щекотно не становится?»
Тот – простяга – оробело признается, что нет, хотя, если надо для дела, он и чхнет.
«Так вот, – продолжает майор, – долго я тебя слушал, а так и не понял, про коленвал ты говорил или про полуось. Где стоят дифференциалы?»
Поелозин молчал.
«Хорошо, что ты еще в тупик себя не загнал, – сказал майор. – Хоть выход есть».
«Какой?» – наивно спросил Поелозин.
«В твоем положении надо спрашивать: «Где?» – и указал на дверь. – Придешь в следующий раз!»
После первого «завала» наступила тишина, словно все остальные «рисковые ребята», как они о себе говорили, смачно внося деньги на банкет, разом поумирали.
Только было слышно, как один член комиссии – тоже майор, только более бледный, чем председатель, и одетый в поношенную, этакую зануждалую форму, куря, потихонечку, бесслюнно отплевывал, видимо, цеплявшиеся за язык табачины.
И в этот момент в класс влетел запаленный Бекешин.
Кто такой Бекешин – надо сказать особо. Это, считаю я, до сих пор прирожденный скоморох. Клоун да и только. Я не помню ни одного человека, чтобы тот обиделся на его шутки, которые были далеко небеззубыми. И вот влетел Бекешин и воскликнул:
«Доигрались! Достукались! Докатились!»
«Что случилось?» – свел было в неудовольствии
«Я же знал, чем все это кончится!» – не отвечая, продолжал Бекешин.
«Ну чего ты причитаешь, как поп над кадилом?» – воскликнул директор.
«Гляньте! – указал Бекешин за окно. – Мистер Интер с мадам Студебекер негритенка прижили!»
И все, кто был ближе к окнам, увидели, что во дворе стоят вымытые по случаю приезда комиссии «интернационал» и «студебекер», а рядом с ними неизвестно куда ездивший, черный от грязи «виллис».
Первым засмеялся председатель комиссии, а за ним, получив такое одобрение, и весь класс.
Бекешин и отвечал как артист. И комиссия смотрела на него с таким же умилением, как в свое время старый Державин на юного Пушкина. Он и ногу по-пушкински отклячил.
Ну, думаю, вконец отмякла комиссия, теперь и «безнадежные» попрут. Косяком.
Но не тут-то было. Стоило только Незнамову попробовать опровергнуть свою фамилию арапством «фаворитов», как председатель комиссии тут же ему хвост прищемил.
«Так что такое явление шимми?» – спросил.
Начал тот «экать» и «бэкать», словно его везли по ухабам.
«Ну что ж, – сказал он Незнамову. – Пропой: «Я вернусь, когда растает снег» и – готовься. И на второй день зловредная леди Шимми, – подыграл он Бекешину, – будет требовать, чтобы знали ее явление».
И вот сразу после четырех «завалов» настал и мой черед.
А перед этим, я заметил, директор несколько раз прихилялся к майору-председателю и что-то ему шептал, кивая в мою сторону.
К моему удивлению, мне предложили сесть, хоть все другие отвечали стоя. И начал говорить, вернее, задавать вопросы, тот, другой, я бы сказал, менее яркий, что ли, майор.
«Какой автомобиль должен первым поехать на зеленый свет?» – спросил он, подсунув мне доску с «разводкой».
Бегло взглянув на доску, я моментально ответил:
«Никакой!»
Капитан, все время сидевший поодаль и, кажется, решивший промолчать все экзамены, подошел поближе.
«Что же, так все и будут стоять?» – спросил майор-председатель.
«Нет, – ответил я. – Поедут. Только трамвай и троллейбус. А автомобилей тут попросту нет».
Капитан усмехнулся, а майоры сделали вид, что никто и не собирался меня «покупать».
Не знаю почему, а я всю жизнь любил, когда меня спрашивают. Может, это потому, что одно время я учился в базовой школе при педучилище. Там, помимо основного учителя, к нам почти на все уроки «подучилки» приходили – студентки педучилища. Уроки вели. Всяк, конечно, по-своему. Но одно было, можно сказать, шаблоном, это, когда они, зайдя в класс, знакомились с нами, может, в сотый раз. Но это было нужно не нам, а тем, кто отметки «подучилкам» за их уроки ставил.