Золотая цепь. Юсуф и Зулейха. Книга мудрости Искендера

Джами Абдуррахман

ОСУЖДЕНИЕ ТЕХ, КТО ВНЕШНЕ ВЫСТАВЛЯЕТ СЕБЯ СУФИЕМ И УКРАШАЕТ СЕБЯ СУФИЙСКИМ НАРЯДОМ

Суфии мерзки. Бойся с ними встречи: Утрачен ими облик человечий! Все, что им в руки дашь, они съедят, Когда хотят вредить, — они вредят. Их помыслы — о сне, вине и мясе, Не думают они о смертном часе! Молитвы их — о яствах, о еде, Поживы ищут всюду и везде. Нашли себе жилье без затруднений, Обитель их ты знаешь: дом радений. В том доме — доброхотные дары, Роскошная посуда и ковры, Горит очаг, над ним котел подвешен, И запах кухни для ханжей утешен… Ждут: сельский житель или городской Придет — и щедрой одарит рукой, Муку иль мясо принесет им на дом, За это он воссядет с шейхом рядом… Шейх развязал мешок своих речей, Ложь потекла — одна другой глупей. Не прекращалась речь лжеца пустого, Покуда пища не была готова… Ни на кого не смотрит шейх, пока Не видит приношений простака. От пищи взгляд становится любовней, — Не святостью согрет он, а жаровней. Все догматы суфизма он привел, — Но вот уже пахучим стал котел. Шейх замолкает, потирая руки, К халве и хлебу простирая руки. Кусочек — в рот, кусочек — про запас, Кусочек — гостю, что придет сейчас. Хурму и мясо отобрал руками, Чтоб лучшими поужинать кусками… Прочтя

молитву, полный свежих сил, Он к проповеди длинной приступил. Здесь были объясненья, толкованья, О кознях сатаны повествованья. Без отдыха язык его молол. Потом о шейхах он слова повел: Был у него премудрый покровитель, А у того — учителей учитель. Один — содеял множество чудес, Другой — постиг все таинства небес… Так, посвящая день речам туманным, Свой полдень он растягивал обманом. Но вот еду приносят повара: Святому шейху ужинать пора. Оказывая честь любому блюду, Он вскоре унести велел посуду. Болтал, вкушая лучшие куски, Вкушал, болтая смыслу вопреки. Когда же наступила тьма ночная, Вознес молитву, бога поминая. Пошел он в спальню, помолясь творцу, — Свирепый волк, зарезавший овцу.

О ТОМ, ЧТО НЕ НАДО ТРАТИТЬ ВРЕМЯ НА ИЗЛИШНИЙ СОН, И О ТОМ, ЧТО НАДО РАНО ВСТАВАТЬ

Сон — это смерть, а жизнь, от века, — бденье, И жизнь питает к смерти отвращенье. Бежишь от жала смерти, страждешь ты, Зачем же брата смерти жаждешь ты? Сон — это вор, а жизнь подобна саду; Чтоб вор не вторгся в сад, поставь ограду. Пословица известна с давних пор: «Твое добро пусть охраняет вор». Тот вор и сон между собою схожи И дело делают одно и то же. Нужны, чтобы преграды превозмочь, Две половины жизни: день и ночь. Кто спит всю ночь, тот познает кручину, Тот сокращает жизнь наполовину. Ты хочешь, чтобы день твой стал длинней? Часть ночи укради, ко дню пришей! А если будешь поступать иначе, То дни твои пройдут в тоске и плаче. Не горевал ты в гордости своей, Что жизнь уменьшил ты на сто ночей. Свой путь к заветной цели сокращая, Подумай, как нужна пора ночная. Кто ночью путешествие начнет, Немало встретит на пути невзгод. Но вот на отдых он верблюда ставит, — И радости пути ночного славит. Когда вдали, блистая и горя, Покажется рассветная заря, Тогда отраду видишь ты воочью: Недаром путешествовал ты ночью!

* * *

Дыханьем утра ветерок дохнул, А ты лежишь, как пьяный, ты заснул. Рассветный ветерок цветами дышит, Но крепко спящий ничего не слышит. Дыханье утра — цель трудов ночных, Дыханье утра — лекарь для больных. Но тот, кто спит, не знает этой доли, Не нужен врач, когда не терпишь боли. В оковах сна, как пленник, ты лежишь, Ты в люльке тела, как ребенок, спишь. Проснись, пока еще ты с жизнью дружен, Пока предсмертной болью не разбужен! К чему тебе подушка и кровать? Кто хочет действовать, не должен спать! Любимая не спит, а ты, влюбленный, Приник к подушке головою сонной. Не спит подруга, а любовный хмель Тебя свалил на теплую постель. Те, что достигли истины заветной, Но меж людьми проходят незаметно, В хорошем разбираясь и в плохом, Молчать предпочитают обо всем.

РАССКАЗ О ДЕРЕВЕНСКОМ ПРОСТАКЕ И О ЕГО ОСЛЕ

В деревне жил простак, умом убогий. У простака был ослик хромоногий. Такой худой и дряхлый был осел, Что за два дня версты бы не прошел. Ему на долю выпал жребий жалкий, Не отдыхал он от ударов палки. С трудом добравшись до воды речной, Вздыхал он, проклиная мир земной. Хозяин в город с ним пришел в печали К посредникам: ослов они сбывали. Один из тех, кто продавал ослов, Усы разгладил ради красных слов. Он крикнул громко: «Диво продается! Кто купит не осла, а иноходца? То — не осел, то — быстрый, сильный мул, Стремится в битву, — раздается гул. Тень от хлыста увидев над собою, Сорвется с места, полетит стрелою. Он мчится, словно ветер молодой, Где грязь и глина, там бежит водой!» Народ над этой похвалой смеялся, А наш простак, внимая, изумлялся. Сказал: «О продавец, чей дивный дар Привел в восторг ослиный весь базар! Когда ты истины исполнен строгой, Когда прямой ты шествуешь дорогой, То я скажу: заслужена хвала, Верни назад, не продавай осла! Давно охочусь за таким добротным, Могучим, выдающимся животным. Как странно мне, что ездил я на нем, Что им и ночью я владел и днем!» Ему ответил продавец речистый: «Ума лишился ты, о сердцем чистый! Но, впрочем, до ума ты не дорос, А был он, — значит, вор его унес. Ты много лет ослом владеешь старым, Зачем же мне с таким поверил жаром? По глупости поверил ты вранью, Когда услышал похвалу мою. Я цену набивал никчемной твари, И расхвалил осла я на базаре».

ТАЙНА ТОГО, ПОЧЕМУ ПРОДАВЕЦ РАСХВАЛИЛ ОСЛА, РАСКРЫВАЕТСЯ В СЛЕДУЮЩЕЙ ПРИТЧЕ

Взгляни на богача: как жизнь провел он? И зависти и жадности он полон. Всю жизнь копил он деньги без стыда. И щедрости чуждался он всегда. Все зубы у него скорее вырвешь, Чем корку хлеба у злодея вырвешь. Рви пальцы у него, — из кулака Не выпустит он даже медяка. Скорее ты сорвешь кусочек кожи С его ладони, на дирхем похожий, Чем вырвешь из руки один динар. Так жаден он, хотя годами стар, Что, если в жаркий день за стол садится, Он тень своей руки схватить стремится. Решил он: деньги тратить — страшный вред, Сам на себя он наложил запрет. Так за своим добром следит он, зоркий, Что нищим не подаст и хлебной корки. Когда ничтожный, алчный лицемер Его хвалить бы начал, — например, Сказал бы так: «О щедрости основа, В тебе Хатема [3] вижу я второго! Ты слышишь ста хвалителей слова, О щедрости твоей гремит молва: Она — укор хвале былой, лукавой, Она — Хатему кажется отравой. Доколе будет славиться Хатем? В сравнении с тобой он стал ничем! Теперь Хатема вижу я бессилье, А ты даруешь нищим изобилье!» Богач-невежда, эту лесть приняв, Решил бы, что его хвалитель — прав. В его мозгу гнездится ворон спеси, Кладет яйцо обмана, бредней смеси. В душе растит он дерево тщеты: Напыщенность — плоды, а спесь — листы. Хотя бы раз для собственного блага Подумал бы безмозглый этот скряга, Что похвалил его бесстыдный лжец, Что говорил неправду грубый льстец.

3

Хатем Тайский — легендарный богач, прославленный своей щедростью.

В ПОРИЦАНИЕ ЗАВИСТИ И ЗАВИСТНИКОВ

Есть много беспристрастных и прямых, Преображенных завистью в слепых. А

кто слепым рожден, вдвойне опасен, Слепой, что полон зависти, ужасен: От зависти болеет каждый раз, А зависть для ума — что боль для глаз. От зависти ослепнуть может разум, Слепого зависть делает безглазым. Объят завистник жадности огнем, Но счастлив тот, кто зависть вызвал в нем. Не так огонь дрова, пылая, губит, Как человека зависть злая губит. Нам столько счастья свет луны принес, Но лает на луну завистник-пес. Земля от солнца богатеет, крепнет, А мышь летучая от солнца слепнет. Кто хочет брызнуть на луну слюной, Задуть звезду, что блещет над луной, — Свое лицо обмочит, если плюнет, И лопнет он с натуги, если дунет.

ВЛЮБЛЕННЫЙ, ПОСТОЯННО ДУМАЮЩИЙ О ЛЮБИМОЙ

Тот, кто влюблен, в тоске невыразимой Хотя бы день метался без любимой, — Тот в мире видит лишь ее одну, Он счастлив у любимой быть в плену. Взойдет луна, и в этом лунном круге Он прелесть узнает своей подруги. Заметит кипарис или платан, — Подруги вспоминает стройный стан. В саду плывет цветов благоуханье, — Он слышит в нем возлюбленной дыханье. Он омывает розы кровью слез: Ее нарядом дышит запах роз. Он томные глаза припоминает, Когда к нарциссу голову склоняет. Когда фиалки видит нежный лик, — Как милую, ласкает он цветник. Смеясь, бутонам служит он прилежно, Он кудри гиацинта гладит нежно: Смеется, как любимая, бутон, А гиацинт ее красой смущен. Куда ни глянет он, во всей вселенной — Одни подобья прелести нетленной! Влюбленный жаждет красоты земли, Он к ней стремится, как Меджнун к Лейли.

НАСТАВЛЕНИЕ

Когда идет из печи дым летучий, Он говорит: «Я в небе стану тучей». А если дым останется в дому, То задыхаться все начнут в дыму. Беда тому, кто терпит муки жажды: Вдали от ручейка иссохнет каждый. Беда той рыбе, что в жару и зной Вдали осталась от воды морской.

О ТОМ, ЧТО ДРУГ ДОЛЖЕН БЫТЬ ИСКРЕННИМ

Любой из нас друзей искать обязан; Найдя, он должен быть к друзьям привязан, Их души омывая от невзгод Водой даров и облаком щедрот. Обязан друг страдать от сильной боли, Увидев пыль у друга на подоле: Пусть не сидит, не ведая забот, Пока он пыль с подола не стряхнет. Твой друг — твои глаза: их свет храни ты, В ресницы превратись для их защиты. Когда нагрянет ветер иль гроза, Храни от бедствий чистые глаза. Ты друга низостью своей не мучай, Как в глаз попавший волосок колючий. Он в глаз попал, и вот беда стряслась, И терпит боль мучительную глаз. Ослепнет глаз, коль волосок оставишь, А вырвешь — му?ку новую прибавишь. Ты хочешь вырвать, но — не прекословь! — Назойливо он вырастает вновь. Не вырвешь, но тогда страдать доколе? А вырвешь, не избавишься от боли. Ничтожеств много ходит среди нас, Сравню их с волоском, попавшим в глаз. Но берегись, на них смотреть не надо, От одного ты пострадаешь взгляда. Коварен их огонь: храни подол, Чтоб на гумно огонь не перешел. Их черной низости огонь безумный, Пылая, пожирает наши гумна. Они вначале преданы тебе, Полны заботы о твоей судьбе. Куда б ни шел ты, хоть навстречу бедам, Идти готовы за тобою следом. На них поднимешь руку, разъярен, — Тебе отвесят с трепетом поклон. Ударишь камнем, — назовут алмазом, В корону вставят и воскликнут разом: «Все, что исходит от подобных рук, Ей-богу, людям не приносит мук! Твои удары нас ведут ко благу, В твоем коварстве черпаем отвагу. Мы все — твои друзья, свидетель — бог. Источник нашей дружбы чист, глубок. Кто золото сомнительным считает, Тот сразу пробу оселком снимает, И лишь потом за слиток золотой Уплачивает полною ценой. Мир лицемерен: доброты от злобы Никак не отличишь без этой пробы!» Так сотни лживых слов наговорят, А ты, обману сладостному рад, Поверишь им по простоте душевной И примешь эту ложь душой безгневной. Для сказок слух откроешь ты спроста, Откроешь красноречия уста, Ты им сердечные доверишь тайны, — Поймет их собеседник твой случайный. Бедняк, богач — со всеми ты знаком И смешан, словно сахар с молоком. Проходит время, и знакомцы эти Вокруг тебя плетут густые сети. Снимал ты пробы, но попал в капкан, Увидел ты коварство и обман. Корысть увидел, скрытую доселе, Когда они достигли низкой цели. Не сразу раскусил ты их, познав Их подлые дела, их злобный нрав. Где царствует корысть, расправив крылья, Зажата дружба там в тисках бессилья, Там верности не будет никогда, Там — разногласье, ненависть, вражда. Но, помня дружбы чистоту былую, Ты прячешь в сердце ненависть глухую. Сжимается душа в тисках разлада, И не видна страданиям пощада. Лукавишь ты все чаще, все хитрей, Стараясь избегать былых друзей! Но так они коварны, грубы, ловки, Что забавляют их твои уловки, И сети крепкие плетут опять, Чтоб дружбу лицемерно поддержать. От бессердечных жаждешь избавленья, Но ты пойми, что нет от них спасенья, Не вырваться тебе, ты слишком слаб, Как тот пловец в плену медвежьих лап.

РАССКАЗ О ПЛОВЦЕ И МЕДВЕДЕ

Медведь, не находя еды, постился. Чтоб рыбы наловить, к реке спустился. Вдруг что-то стало над водой блестеть, И лапу к рыбе протянул медведь. Но, поскользнувшись, он свалился в воду И шубу вымочил, познав невзгоду. Немало жадных умерло в пути: В колодце воду не могли найти. Желая жить, они к воде стремились, Увы, на дне колодца очутились… Река была быстра и широка, И вот медведя унесла река. Бил воду лапами, стремясь к спасенью, Но пользы нет, — поплыл он по теченью… Как ни хитри, напрасны все труды, Коль хитрость не спасает от беды! Медведь, подобно бурдюку из меха, Лишенному и груза и успеха, По воле волн кружился по воде, Не видя избавления нигде. Пришлось в то время, увлеченным делом, К реке спуститься двум пловцам умелым. Увидев: нечто кружится в реке, — Застыли в изумленье вдалеке. Что это? Мертвое? Живое тонет? Чехол или тахту водою гонит? Один из них на берег сел крутой, Мгновенно в реку бросился другой. Доплыл, лесного жителя увидел, А наш медведь спасителя увидел. Пловца схватил он, лапами зажал, А тот, поплыть не в силах, задрожал. Уже прощался с жизнью, пал он духом, То на медведе был, а то под брюхом. Другой пловец, увидев это вдруг, На берегу воскликнул: «Милый друг! Коль тяжела, в реке оставь ты шкуру, Скорей вернись, не то утонешь сдуру!» «Оставить я не прочь, — ответил тот, — Я шкуру отпустил, пусть пропадет, Но шкура-то меня схватила в злости И лапами мои ломает кости». Коль не лежит душа к чему-нибудь, Оставь его и навсегда забудь.