Золотая девочка
Шрифт:
– Стой! Они могут быть вооружены!
– Ты с ума сошел? С оружием за дедовыми игрушками? И кто это «они»?
– Н-не знаю… Может быть, их целая банда?
Люська презрительно покрутила пальцем у виска. Игорь не смутился и продолжил:
– Ну. может, и не банда… а один только твой… бойфренд. Хочешь его увидеть?
– Хочу! – выкрикнула Люська, отпихнула Игоря и, пробежав через сени, толкнула дверь в мастерскую. Она не поддалась. В двери не было замка, значит, ее чем-то подперли изнутри.
Люська стала размышлять, чем ее можно было прижать с той стороны.
– Уходит через окно! – крикнула она Игорю. – Бежим! Если это Артем, мы вдвоем справимся!
Караваева кинулась к дверям на улицу, но запнулась за что-то ногой и упала лицом вниз. Она прикусила губу, разбила коленку и насажала в ладони заноз, проехав ими по некрашеному полу сеней. Игорь поднял ее, усадил на пол и, крикнув: «Я поймаю его!» – выскочил на улицу.
Люська, привалившись к стене, вытирала слезы, мешая их с кровью из губы. С улицы ничего слышно не было. Наконец в проеме дверей показался Игорь.
– Ушел, – безнадежно махнул он рукой. – Видно, не первый раз здесь. Знает, куда бежать, где прятаться. Гляди, что я нашел!
Он протянул Люське вязаную черную шапочку с красной буквой «А» в сером квадратике. Точно такая же была у Артема. Люська приказала себе больше не плакать. Этот негодяй не стоит ее слез. Она тупо смотрела на красную «А», пока голос Игоря не вывел ее из оцепенения:
– Я сейчас с улицы влезу в окно мастерской и открою тебе дверь.
Через некоторое время дверь распахнулась, и Люська, хромая, вошла в дедушкину мастерскую. При виде того, что там творилось, она все-таки расплакалась навзрыд. Здесь плакать уже было можно: слезы были не по Артему, а по деду и его глиняным фигуркам.
Одна полка, где раньше стояли балерины, была пуста, а пол – усыпан разноцветными обломками. Люська, морщась от боли в разбитой коленке, присела и подняла с полу головку в блестящей коронке – все, что осталось от феи Драже. Остальные фигурки были изувечены до неузнаваемости. Люська поднялась с пола и пошла вдоль стеллажей, ласково касаясь пальцами балерин, оставшихся невредимыми. Вспомнились теплые летние вечера, когда она сидела в старом плетеном кресле в углу мастерской и наблюдала, как дед раскрашивает гуашью своих красавиц. Люська тоже пробовала, но у нее ничего не получалось. Дед смывал влажной губкой намалеванные внучкой лица и рисовал новые: с матрешечным румянцем и яркими губками бантиком.
Две полки над рабочим столом тоже оказались пустыми.
– Игорь, гляди! – воскликнула Люська. – И свистулек нет, и коников, и птичек! Тут еще барышни стояли с младенцами и кошками наподобие тех, что в Дымкове делают.
Игорь сочувственно покачал головой.
– Ну все! – подытожила Люська. – Кажется, теперь уже можно потребовать от милиции решительных действий. Налицо натуральный разбой и грабеж.
– Брось, – засмеялся Игорь. – Кто этим станет заниматься? Птички какие-то, бабы глиняные…
– По-моему, ты противоречишь сам себе. Раз украли, значит, кому-то это нужно.
– Ты все-таки думаешь, что игрушки ценные?
– Я раньше была уверена, что нет, а теперь – сомневаюсь.
Люська пошла к дверям.
– Ты куда? – растерянно спросил Игорь.
– Домой. Надо отцу сказать, что стекло разбито, а то с дачи последнее добро растащат.
– Давай хоть чем-нибудь его заложим. И потом, убраться бы надо.
– Верно. Я что-то совсем плохо соображаю. Вон! – Люська показала за печку. – За ней дед асбестовый лист проложил, чтобы стена не нагревалась.
– Не сильна защита, конечно, но хоть что-то, – согласился Игорь, вытащил лист, и они с Люськой заложили им разбитое окно.
В электричке опять ехали молча. Люська крепко прижимала к себе одну из уцелевших балерин. Это была Одиллия в черном одеянии и со сросшимися на переносице широкими бровями, которую мама звала Феодорой. Игорь долго искоса поглядывал на Люську, потом решился спросить:
– Ты сейчас куда?
– Я же сказала – домой.
– Как ты думаешь, что сделает твой отец?
– Стекло вставит, конечно. С Каретниковым, наверное, поговорит, – Люська поморщилась. – Или с его родителями…
– Возмещения ущерба потребует?
– Какой тут ущерб? Для отца балерины ничего не стоят. Мне обидно, что дедушкину радость не уберегли.
– Люсь! Может, не стоит расстраивать родителей?
– В каком смысле?
– В прямом! А стекло мы с Костиком вставим. Он знаешь, какой рукастый! Все умеет.
– А деньги? Стекло ведь дорогое.
– Найдем!
– Где?
– Ну… найдем. Не твоя забота.
Люська задумалась. Отец, когда все узнает, конечно, выйдет из себя и непременно станет разбираться с Артемом. Выяснится, что она, Люська, привозила Каретникова на дачу. Начнутся расспросы: зачем да почему, да что они там вдвоем без взрослых делали. В общем – хорошего не жди. А над дедовыми игрушками отец всегда смеялся. Не пожалеет.
После смерти своего отца он никогда в мастерскую не заглядывал, так что вряд ли заметит, что «манек», как он называл дедовых балерин, стало меньше. На полочку, где стояли свистульки, Люська в следующий приезд поставит несколько фигурок из тех, которые лежат у нее дома в ящике письменного стола. Мама, конечно, заметит уменьшение дедовой труппы на стеллажах, но Люська что-нибудь придумает: раздарила, мол, или сама нечаянно разбила. Обойдется все как-нибудь. Только бы не разбираться с Артемом. Она его видеть больше не может! Надо же какой артист! Ему бы в театре «Буфф» играть.
Глава 13
От любви одни проблемы
Люська избегала Каретникова. Он пытался делать вид, что ничего не понимает, и без конца ловил ее в разных местах. Но Люська-то видела, что он ходит без шапки. А когда совсем похолодало, на нем появилась другая: тоже черная, но без серого квадратика с красной «А».
У Наташки тоже были неприятности. Денис Стельманчук узнал про Костика и предъявил Драгомиловой свои претензии.
– Ты представляешь, – рассказывала Наташка, – он мне говорит: «Выбирай: или он, или я».