Золотая дуга
Шрифт:
Сейчас оленей стало меньше. Осенью с побережья Ледовитого океана по извечным маршрутам возвращаются на зимовку стада «материковых» оленей лишь в сотни голов, реже попадаются тысячные табуны. Хребет Полоусный они переваливают одними и теми же перевалами и уходят зимовать в Восточное Полоусье, залесенное и заболоченное. У этих узких, как трубы, перевалов и подстерегают их полупастухи-полуохотники.
Весной «дикари» Восточного Полоусья стекаются в табуны и устремляются словно одержимые на север, пересекая теми же перевалами оловянный пояс Полоусного хребта…
— И жители верхних этажей башенных домов из стекла и бетона смогут любоваться этим извечным шествием? — не преминула заметить Ксана.
— Может быть… — уклончиво ответил Семен. — Если к этому времени… уцелеют олени. Сейчас в узких перевальных проходах хребта Полоусного диких оленей бьют кому не лень. С Селеняха меня перевели парторгом в Усть-Янский совхоз. Самое дальнее восточное отделение нашего совхоза располагается у северных границ оленьего края, в низовьях Чендона на берегу моря Лаптевых. Около двадцати тысяч диких оленей проходит по своим маршрутам у восточных границ участка. И пастухи нашего совхоза там наполовину охотники на диких оленей.
— Это же неразумно, Семен! Люди перебьют беззащитных животных и сотрут с лица земли вашу чудесную «Страну оленей». Нужно немедленно запретить охоту на «дикарей».
Семен развел руками.
— Запретами и ограничениями в наших необозримых тундрах и долинах Полоусного хребта не отделаешься. Тут нужны более действенные меры…
— А Новосибирские острова? — спросил я Семена. Он грустно покачал головой:
— Большинство диких оленей архипелага погибло. Пролив Лаптева несколько лет назад замерз необычайно поздно. Олени, гонимые слепым инстинктом, сбившись в громадные стада, стали переходить его по неокрепшему льду. Лед не выдержал, и целые табуны исчезли в холодной пучине.
В прошлом материк простирался далеко на север. Новосибирские острова были частью этой суши. Граница леса пролегала гораздо севернее — в теперешней прибрежной тундре. Олени кочевали от древней границы леса далеко на север, к побережью древней суши. Унаследованный тысячелетиями инстинкт и влечет потомство этих оленей на Новосибирские острова — остатки прежней суши, и заставляет возвращаться через пролив на возвышенности современного побережья, где в прежние времена пролегала граница леса. Материковые олени, вероятно, потомки тех «дикарей», которые приспособились к изменению географической среды и постепенно двигались в глубь континента за отступающей границей леса…
Мимо плывут суровые каменные обрывы оленьего края, обнажая нутро сопок — вздыбленные, смятые в крутые складки слои.
— Янские якуты и эвенки, — тихо сказал Семен, — еще помнят места, где стада оленей переплывали Яну, устремляясь к берегам океана — к Святому Носу.
Невольно я вспомнил трагическую книгу Фарли Моуэта «Люди оленьего края». В сердце Канады истребление диких северных оленей и последующий запрет их промысла повлек гибель от голода племен эскимосов и индейцев, питающихся мясом карибу. Племена аборигенов Канады не знали домашнего оленеводства. Они были брошены на произвол судьбы. А люди сибирского Севера издревле занимаются оленеводством и спокойны за свое будущее.
Облокотившись на поручни, Семен о чем-то задумался.
Может быть, пока не поздно, создать Государственный заповедник диких оленей между Яной и Индигиркой и на Новосибирских островах, заповедник мирового значения! Взять под строгую охрану переправы «дикарей», постоянные маршруты их кочевий, проходы через перевалы Полоусного хребта, леса Восточного Полоусья. Восстановить поголовье диких оленей на Новосибирских островах. Выделить, если понадобится, заповеднику малогабаритный патрульный вертолет! Расходы на государственную охрану оленьего края окупятся сторицею. Дикие олени быстро размножаются, и за пределами заповедной территории можно будет разрешить планомерный отстрел…
Чем дальше уходим на север, тем пасмурнее и На полюсе холоднее. Солнце скрылось за облаками, набухшими и тяжелыми; только иногда оно серебрит потемневшие плесы. День окончился, но светло: плывем далеко за Полярным кругом, в стране незаходящего полуночного солнца.
Семен пошел в капитанскую рубку и вскоре вернулся — пригласил нас в крошечную каюту в носовой части трамвайчика.
Устроились на одной койке. Мои длинные ноги никак не помещались в тесном простенке, но мы так намаялись, что заснули моментально…
Разбудили нас удары волн. Кораблик раскачивался и скрипел, словно опускался на дно. Зеленоватые волны закрывали иллюминаторы. Мы вскочили и увидели в круглые стекла широченный плес, взъерошенный бурунами пены. Валил снег. Ветер косо гнал пушистые хлопья над помутневшей водой, скрывая берега. Выбрались по мокрому трапу на опустевшую палубу. Как изменилась Яна за одну ночь. Дует пронизывающий северный ветер. Над рекой проносятся низко нависающие тучи. Бурлят, бьются о маленький трамвайчик волны. Сумрачно и тревожно. Ничего себе июль на Дальнем Севере! Действительно — на самолете сюда не сунешься…
— Семен позвал нас в капитанскую рубку. За ее стеклами тепло и уютно. Глаза у Семена красные, невыспавшиеся. Оказывается, мы беспробудно проспали десять часов. «Чехов» миновал Куйгу, вышел на нижний плес Яны и попал в полосу северной непогоды.
Молодой капитан в фуражке, сдвинутой набекрень, уверенно ведет кораблик в снежной метели. Жаль, что не посмотрели Куйгу — ворота в оловянную страну. Там перевалочная база прииска Депутатский. Оттуда идет «зимник» на хребет Полоусный.
— Ничего… успеете, посмотрите на обратном пути, — утешает Семен.
Вскоре снежный заряд пронесло. Солнце засияло сквозь прорывы в свинцовых тучах. Открылись берега, взгорбленные лесистыми сопками. Река повеселела. Картины меняются с калейдоскопической быстротой. За каждым поворотом сюрприз. То дикий высокий скалистый берег, обрывающийся вздыбленными пластами, полный внутренней динамики и драматизма, с безмятежно стоящими над самой пропастью юными тоненькими лиственницами. То полный покоя и ясности солнечный пейзаж, весь в голубых распадках. То вновь свинцовые тучи, срезающие вершины сопок. Склоны гор становятся темно-лиловыми. И вода принимает зловещую фиолетовую окраску.