Золотая хозяйка Липовой горы
Шрифт:
И меня не переставало будоражить от чувства близости с копией великой скульптуры. Вот только переживания были иного плана, чем у Успенского: я вот-вот мог получить подтверждение своим фантастичным предположениям!
В конце концов я понял, что нужно сделать: достал из портфеля планшетник, сфотографировал обломанное плечо (приходилось вставать на цыпочки и тянуться вверх). От таких упражнений рубашка вылезла из-под ремня, лицо покрылось потом, словно от тяжёлой физической работы. Обернулся на смотрительницу музея: взгляд пожилой женщины сделался суров. Поинтересовавшись, где туалет, я ринулся на первый этаж.
И
Пальцы стали непослушными, словно и сами окаменели. Атмосфера стала наполняться чем-то густым и тревожным, словно воздух перед грозой. Надо было срочно убираться из музея. На Волхонке оторваться от праздной публики и от тревоги, нырнуть в метро и уйти на глубину вокзала. И уже из купе поезда отправить самому себе на почтовый ящик фотографии, сделанные в музее.
В начале двухтысячных я обзавёлся металлоискателем. К этому меня подтолкнул разговор с одним дедком: как-то засиделся с ним у костра на берегу реки. Дед слыл не особо общительным, особенно когда дело касалось мест и секретов охоты или рыбалки. Но меня интересовало житьё-бытьё деревни Шаймуры, которая раньше располагалась на этих землях. Среди прочего он поведал слышанную ещё от своей бабки историю о том, что её муж закопал где-то на огороде свои накопления, перед тем как сгинуть в боях. «Так, поди, и покоятся лобанчики где-то на усадьбе», – кивнул тогда дед и подробно объяснил, где она находилась.
Металлоискатель оказался с весьма простенькими возможностями – мог обнаруживать металл на глубине не более десяти сантиметров. По сути, таким только по пляжу искать обронённые монеты или ювелирные украшения. Но главным разочарованием лузера-кладоискателя стало то, что прибор звенел от любого металла.
Первое же посещение урочища Шаймуры подтвердило самые худшие предположения: лобанчики, так в старину называли золотые монеты с изображением монаршей головы – «лба», мне не улыбались. Сигналы шли от гвоздей и гвоздиков, кусков железной проволоки, подков, молотков, топоров, обломков кос и ещё каких-то инструментов. Изредка радовал царский медяк конца девятнадцатого или начала двадцатого века. Дореволюционный культурный слой был основательно перемешан с советским: гайки, болты, детали допотопной техники, алюминиевые пробки-кепочки от бутылок, крышки от банок, консервные жестянки, пуговицы, кнопки… К концу дня поисков моё «эльдорадо» представляло интерес в основном лишь для базы вторчермета.
Ещё один день в качестве добытчика металлолома я выдержал, но на большее меня не хватило. Прибор долго пылился на антресолях в прихожей. Но репутация «кладоискателя» за мной укрепилась прочно.
«Чёрных копателей» в наших краях с каждым годом становилось всё больше. Надежда на фарт приводила в движение массы людей, как во времена «золотых лихорадок». Вот и у Николая Журавлёва (по прозвищу Журавель – а какое ещё может быть прозвище у человека с подобной фамилией?) что-то такое проснулось. Бывший милиционер был не намного старше меня, но уже на пенсии. В начале прошлого лета он заявился в редакцию:
– Жора, у тебя,
Как и все неофиты, он был настроен решительно.
Сам Журавель был мужичком среднего роста, черноволосым, с резкими движениями. Говорил, что внешность ему передалась от его прадеда-грека, и, похоже, не выдумывал: резко очерченные линии лица, высокие скулы и выдающийся нос, как у персонажа фильмов про мафиози.
Тогда только-только сошёл снег. Самое время для поисков: травы ещё нет, катушка прижимается ближе к поверхности, и сигнал проникает глубже.
Журавель забрал прибор и объявился в мае – вопреки моим ожиданиям, продолжая излучать решительный настрой. На мой редакционный стол лёг позвякивающий газетный свёрток. В нём оказалось оружие: два кинжала, сломанный пополам меч с бронзовой гардой, покрытой патиной, четыре наконечника стрел и один – копья.
Оказалось, железо – с труднодоступной горы Липовой. Журавель сплавился туда на резиновой лодке.
Находки даже на первый взгляд были интересные и относились ко времени как минимум Ермака и хана Кучума, когда на уральской земле обитали её исконные хозяева – народ манси (или вогулы). Особенно меня заинтересовал нож: обоюдоострый с двумя кровостоками клинок длиной с четверть. Он хоть и был ржавым, но без глубоких каверн.
Я сказал, что находку нужно бы показать специалистам.
Через пару недель Алексей Языков, кандидат исторических наук, сотрудник Уральского института истории и археологии ошарашил меня своим вердиктом:
– Судя по всему, это четвёртый – седьмой век, эпоха Великого переселения народов. Слыхали?
– Немного. Варвары, падение Римской империи и всё такое… А как это оружие могло оказаться на берегу Сильвы?
– Все версии только на уровне предположений. Определённо лишь то, что им владели угры. Скорее всего, это было так называемое вихревое заселение: сначала из Приуралья проникли через земли современной Башкирии в Прикамье, но, столкнувшись там с мощным противостоянием местных племён, были вынуждены отступить. Один из этих путей был водным: поднялись от Камы сначала по Чусовой, потом по её притоку – Сильве.
Но могут быть и другие варианты. Например, что это племя угров, которое возвращается в родные края из набега в составе полчищ гуннов на Европу. Внести ясность могли бы археологические раскопки на месте находки. На территории региона это первый такого рода клад оружия. Так что поздравляю!
Журавля, конечно, интересовала цена находки. Но Языков констатировал: чтобы подтвердить возраст железок, потребуются дорогие исследования вроде металлографии. И даже после них коллекционера отыскать будет сложно.
Но слова историка нисколько не расстроили Журавля. Он услышал главное: клад – единственный в своём роде, оружию порядка полутора тысяч лет. Как всё это могло ничего не стоить? Что понимает в этом какой-то ботан, пусть и кандидат наук? Ещё большую надежду в товарища вселила моя статья «Оружейный клад древних угров», опубликованная в газете.
Правда, в ней я заменил название горы с Липовой на Берёзовую, так как предполагал, что после публикации сыщутся охотники порыться в фартовом месте. Этого мне сразу, уж не знаю почему, не хотелось.