Золотая Колыма
Шрифт:
Билибин облапил старика, схватил и подкинул мальчонку:
— Медведи, живы! Живы, медведи!
И все обнимали их и тормошили:
— Медведи! Медведи!
А те не знали, что были на волосок от смерти, и понять ничего не могли. Мальчишка заплакал. Якут-заика, тот самый Дмитрий Заика, о котором говорил Медов, попытался произнести что-то ироде приветствия:
— К-к-ка-а-ап...
— Капсе после будет! Улахан капсе будет! — кричал ему Билибин и тут же набрасывался на своих:
— Охотнички! Медвежатины захотелось?!
Степан Степанович чувствовал себя главным виновником. Молча пошел к реке.
Раковский — за ним:
— Груз спасать надо...
— Груз спасать,— передразнил его Билибин.— Что — груз?! Людей бы погубили, охотнички! — Накинулся он и на Демку: — А ты, сукин сын, что дрыхнул?!
— Правильно делал,— заступился за него Алехин.— Умная собака знает, когда спать, когда охотиться, когда в воду лезть. Надо было ее слушаться.
Из воды хотелось выпрыгнуть, будто из костра, но часа три возились, зуб на зуб не попадал.
К счастью, груз не весь оказался в воде. Подмокшие вещи отвязали, перетащили на берег. Железную печку искали, ныряли под плот, но не нашли, отложили поиски на завтра. Плот пытались снять, но он засел намертво, и у людей, уставших до изнеможения, не хватало силенок. Оставили до утра.
Выбрались все на сушу и — бегом к жарко пылавшему костру, разведенному якутами. А про Демку, оставшегося на плоту, забыли.
Сами не обсохли, не обогрелись как следует, начали распаковывать тюки и ящики, раскладывать, подсушивать все, что подмокло. Сахар стал, как шуга перед ледоставом. Кукуль Билибина — единственный спальный мешок на весь отряд — раскис.
Чтоб анероиды не заржавели, Раковский влил в эмалированную кастрюлю три бутылки спирта и погрузил в него приборы.
В ту ночь спали долго, до восьми утра. А встали — опять в ледяную ванну, снимать плот. За ночь вода заметно убыла, и плот, зажатый камнями, почти весь висел над водой, но висел крепко. Повозиться пришлось часа три. Работали молча, слышались одни деловые советы: где нажать, куда толкнуть...
Плот высвободили, начали искать печку. Ныряли, под водой меж камней шарили, с километр вниз по реке таким манером прошли.
Печку так и не нашли и очень сокрушались: зимовать предстояло без нее. А после ледяных ванн никто даже насморком не страдал: у всех несокрушимое здоровье было.
Все было готово к отплытию. А хватились — Демки нет! Стали звать — нет. Степан Степанович из двустволки раз пальнул, другой... Бывало, на первый выстрел хозяина пес тотчас являлся, а тут нет и нет. Ждали долго, а время дорого, начали злиться...
Степан Степанович рукой махнул:
— Догонит, подлец. — А через того же толмача Раковского все же попросил якута: — Вернется пес — приюти. Пропадет в тайге, сукин сын...
ЛОЦМАНЫ БЕШЕНЫХ РЕК
Полученные от якута Дмитрия Заики «сведения о порогах были самые неутешительные,— вспомнит позже Юрий Александрович.— Общее протяжение их около 30 км. Проплыть нельзя никак, особенно с нашими плотами. Единственный выход — оставить груз и самим налегке тотчас возвращаться в Олу, чтобы успеть прибыть туда до снега. Дмитрий искренне нас жалел и чуть не плакал, когда мы отправлялись дальше.
Все мы были готовы к тому, что придется груз перетаскивать на себе в обход порогов, а плоты или спускать порожняком через пороги, или делать ниже порогов новые. Я считал, что будет большой удачей, если в течение недели нам удастся преодолеть пороги...».
После порога Два Медведя река, сжатая горами, понесла плоты стремительно.
— А вот и лебеди плещутся...
С лебедями Степан Степанович сравнил белые гребни.. Они огромной стаей налетели на плоты и рассыпались по бревнам пенистыми перьями. Плоты запрыгали, будто телеги по булыжной мостовой. Но это был еще не порог, а только шивера. И назвали ее Лебединой.
Пороги начались через десять километров, как всегда, после относительно спокойного, гладкого плеса. Каждый порог, прежде чем проходить, решили осматривать, выбирать маршрут, и причалили к берегу.
Билибин предложил:
— Увековечим себя, догоры. Необходимо каждый порог нанести на карту и назвать. Порогов, как считают якуты, шесть, и нас шестеро. Вот и окрестим их нашими именами. А чтоб не было раздора между вольными людьми, начнем по алфавиту с Алехина до Чистякова. Согласны? Первый порог — Ивановский. Пошли с ним знакомиться.
«Но пороги оказались не так страшны,— продолжит воспоминания Билибин.— Правда, иной раз, осматривая всем коллективом порог, мы подолгу ломали головы, как же провести наши громоздкие плоты через этот хаос камней, между которыми вся в пене клокочет бешеная Бохапча. Иной раз задача казалась невыполнимой, но плыть было необходимо, и наши отчаянные лоцманы С. С. Дураков и И. М. Алехин направляли плоты в такие места, где, казалось, они неизбежно должны застрять, но силой течения их все-таки протаскивало, иной раз прямо через камни. Иногда тот или иной плот на несколько часов застревал на камнях; приходилось перекладывать грузы, отрубать бревна, всем слезать в воду с риском быть сбитыми течением с ног и разбитыми о камни...»
Порог Ивановский начинался за поворотом реки и буйствовал километра на два. По одну сторону, на мелководье, гранитные валуны, по другую — камни под водой, но не глубоко. Поток кипит, пенится, гремит. В полукилометре от поворота стихает, а затем опять — вторая ступень порога. Валы па обеих ступенях достигают двух метров.
— Порожек весь в тебя, Иван Максимович, такой же вспыльчивый и быстро отходчивый. Пройдем?
— Пройдем.
Держаться решили середины русла и чуть правее, ближе к подводным камням.
Степан Степанович командовал на своем плоту:
— Бей лево! Лево!
Иван Максимович — на своем:
— Лево! Лево! Веселей!
Плоты выныривали на чистую воду, люди не успевали отдышаться, как Степан Степанович опять торопил:
— Бей лево!
Он знал, какие каверзы ждут на чистой воде после порога да еще на крутом завороте. Другим течением, из-под низу, со дна, плоты понесло на береговые скалы, а там эта же струя, завихряясь, потащила бы их на дно.
Вовремя раздалась команда. Вырвались из хитрого завихрения, прибились к другому, безопасному берегу с галечной отмелью. Отдышались. Разложив костер, обсушились -— ведь сухой ниточки не оставалось ни на ком.