Золотая Колыма
Шрифт:
На улице в котле варили асфальт. Запах его напомнил Билибину о таежном костре. Юрий Александрович зашагал шире, не отрываясь от газеты. Не заметил, как угодил штиблетами в незастывший асфальт.
— Куда прешь, шляпа?
Юрий Александрович посмотрел под ноги и увидел на тротуаре раскатывающего асфальт стоящего на коленках чернобородого мужика, очень похожего на Майорыча.
— Извини, Майорыч! — не обидевшись на «шляпу», весело ответил Юрий Александрович.
— Какой я тебе Майорыч? Шляются тут всякие, следят! А за них перекрывай! А ведь небось про режим экономии читает...
— Точно. Про это самое!
И вдруг Билибина словно озарило:
«Завтра же поеду в Москву, нет, сегодня же, сейчас же, ночным поездом, и буду в Союззолоте просить, принимая во внимание режим экономии, денег на экспедицию в два раза, нет, в три раза меньше, чем прежде!..»
На перроне Октябрьского вокзала толпились в армяках, лаптях, папахах бородатые сезонники, едущие на стройки и торфоразработки, ковылял на деревянном костыле мужик в зимнем треухе, с попугаем на пальце и всем предлагал за пятак дом, красавицу жену, большую дорогу...
ТОВАРИЩ СЕРЕБРОВСКИЙ
В купе «Красной стрелы» он уселся за столик, зажег настольную лампу, попросил крепкого чаю с печеньем и начал заново составлять смету. К утру он начисто, еще и еще раз кое-что сократив, переписал ее, подсчитал и вывел общую сумму: шестьсот пятьдесят тысяч рублей. В три раза меньше, чем запрашивал для своей экспедиции Сергей Обручев, а прежде и он, Билибин.
Столица спала, когда Юрий Александрович вышел на перрон Ленинградского вокзала, и тут он с досадой вспомнил, что сегодня выходной день, но все-таки что-то неудержимо потянуло его в Союззолото. На громыхающем трамвае по безлюдным улицам он добрался до знакомого Настасьинского переулка. Тяжелая скрипучая дверь оказалась не запертой. Билибин увидел в этом добрый знак, надежду на успех.
Прежде он вел здесь переговоры с полненьким, кругленьким человеком, который каждого называл «милейшим», и его самого за глаза звали Милейший, Он внимательно выслушивал посетителя, поддакивал, ни в чем не отказывал, но в заключение всякий раз разводил руками:
— Не все зависит от меня, милейший. Надо мной — акционеры: ВСНХа, Наркомфин, Госбанк... ВСНХа не решит, Наркомфин не укажет, Госбанк не даст, и я без копейки...
Теперь в кабинете Милейшего кто-то громко кричал, вероятно, в телефонную трубку:
— Вы понимаете, о ком я говорю? Поняли! Так приезжайте скорее. Да, да, немедленно! Собираю всех правленцев, акционеров и обо всем расскажу подробно! Жду!
Билибин никогда не слышал этого жесткого голоса, но сразу догадался, кому он принадлежит. Юрий Александрович знал, что Милейший председательствует временно, что еще в прошлом году, когда учреждалось Союззолото, председателем был назначен Серебровский, крупный специалист-нефтяник, награжденный. орденом Ленина за восстановление бакинских промыслов, но мало знакомый с золотом, поэтому сразу же командированный на полгода в Америку для изучения золотой промышленности. Теперь он вернулся.
Честно говоря, Юрий Александрович, как специалист по золоту, недоумевал, почему председателем Союззолота назначили нефтяника, не ожидал от Серебровского ничего дельного и вошел в его кабинет с решимостью, граничащей с отчаянием.
— Ага, один уже есть! — воскликнул Серебровский.— Садитесь.— И не дав Билибину назваться, снова закричал в трубку: — Разбудил? Долго почиваете, а я совсем не ложился. Да, да, всю ночь проговорили! Приезжайте быстрее, обо всем расскажу! Чай? Здесь попьем! Жду! — И, опустив трубку, обратился к Билибину: — Вы тоже не завтракали? Очень хорошо! Организуем чай и бутерброды.
Билибин догадался, что Серебровский принял его за члена правления, хотел представиться, но тот уже опять кричал в трубку:
— Да, да, вы помните, как он еще в конце прошлого года говорил мне: «Золото имеет значение не только для усиления валютной мощи страны, но и дает огромный толчок развитию сельского хозяйства, транспорта и всех других отраслей народнохозяйственной жизни, особенно в тех районах, где пока еще ничего этого нет, а с открытием золота все возникает и начинает развиваться». А теперь, выслушав мой отчет о поездке в Америку, снова повторил ту же мысль! Мы начинаем осваивать окраины, приступив сначала к добыче золота... Конечно, если оно там есть...
— Есть! — убежденно вставил Билибин.
— Что? — взглянул на Билибина Серебровский и будто только что увидел его: — А вы, собственно, кто?
— Горный инженер Билибин.
— Билибин? Какой Билибин? Явас приглашал? Вы зачем пришли?
— Искать золото на окраине, где пока еще ничего нет. Вот смета.
Серебровский взял смету, углубился в нее и лишь порой испытующе взглядывал на Билибина.
Юрий Александрович торопился:
— Просил два миллиона. Теперь прошу втрое меньше. Экспедиция будет геологоразведочная. Без золота с Колымы не вернемся!
— А это — серьезно?
Билибин не понял, то ли смета Серебровскому показалась несерьезной, то ли экспедиция на Колыму. Обиделся:
— Что — серьезно?
— Не обижайтесь, товарищ Билибин. Я тоже страх какой обидчивый. Однажды на самого Ленина обиделся.— И, не отрываясь от сметы, стал доверительно рассказывать: — Организовал я в Турции, на международном рынке, по указанию Владимира Ильича, продажу бакинской нефти. Торговал бойко и выгодно: бензин и керосин продавал, оборудование, одежду, продовольствие закупал. Все, как просил Ильич. А перед отъездом из Турции даже заключил на будущее торговый договор с фирмой «Сосифросс», очень выгодный для нас договор. Думал, Владимир Ильич похвалит меня, а он дал телеграмму: «Договор странный. Где гарантии, что «Сосифросс» не надует?». Пошел я тогда к Серго (он был председателем Кавказского бюро партии) и стал ему по-дружески жаловаться: Ильич, мол, сомневается в моих деловых качествах, не подать ли мне в отставку? Орджоникидзе плакальщиков не любил, но мне ничего не сказал, а Ленину про это дело каким-то образом сообщил. Не прошло и двух недель, как показывает мне Серго телеграмму: «Читай!» Читаю: «Серебровский не должен обижаться на тон моей телеграммы. Я был обеспокоен судьбой Баку, Серебровского считаю ценнейшим работником... Покажите эту телеграмму Серебровскому, Ленин». Тут у меня слезы... Великое это счастье — доверие! Так что простите, если обидел, но, прежде чем дать вам эти шестьсот пятьдесят тысяч, я хочу поточнее знать, под что даю, под какой вексель? Расскажите все по порядку.
И Билибин, как самому близкому человеку, стал выкладывать Серебровскому все, что у него накипело на душе.
Черные, острые, под густыми щетинистыми бровями глаза Серебровского впились в инженера:
— Любопытно! Очень любопытно! Знаю я в Америке одного дельца, мистера Вандерлипа. Он занимался когда-то нефтью, имел свои промыслы, потом потянуло его на золото, вместе с англичанином Холтом отправился на Аляску, а позже захотел взять у нас в концессию Камчатку, Охотское побережье, обращался с этим делом к Ленину... Не подбирались ли эти вандерлипы и холты к нашей Колыме? К вашей золотой пряжке? Ведь великие идеи, молодой человек, в воздухе носятся. И тут важно не кто первый схватит, а кто на деле докажет. В Геолкоме, говорите, не верят? Даже смеются! Да, там кое-кто заплесневел. Дзержинский не случайно занимался этим Геолкомом. Но я бы вам не советовал слишком обострять отношения с этой организацией. Она у нас пока единственная, и если мы отпустим шестьсот пятьдесят тысяч, то не вам лично, а Геолкому, а тот уже — вашей экспедиции... Простите, что прервал.