Золотая лихорадка (др. изд.)
Шрифт:
– Да, пожалуй, надо! И для упрочения славы!
Начальнику округа накануне пришло от генерал-губернатора из Хабаровки еще одно телеграфное распоряжение. Корф требовал прекратить следствие и арестованных организаторов прииска освободить впредь до особых распоряжений.
– Телеграмма какая-то странная. Видимо, Корфу причудилось что-нибудь, – полагал Оломов.
Он сказал Складовскому, что напрасно генерал уступает капиталисту. «Черт знает что! В конце концов честному полицейскому чиновнику переходят
– Корф зависит от Бердышова! – сказал Оломов в досаде.
– Почему? – испугался Складовский.
Сам он тоже зависел. Что же еще оставалось ему. Складовский мог только желать, чтобы Бердышов поскорей уехал из его округи и взял бы субсидии и подряды на постройку владивостокских портовых и крепостных сооружений, как ходили слухи.
– Птичка вылетела, надо было раньше давить. Упустили мы! – объяснил Оломов. – Теперь уж ничего не сделаешь. Корфу нужны капиталисты, и Бердышов это чует!
Доложили о приходе управляющего бердышовским прииском.
– Я приехал с покорной просьбой, ваше высокопревосходительство и ваше высокоблагородие, просить за моего нареченного брата… – заговорил Василий.
– Ваш отец, скажите, на самом деле был президентом? – вдруг спросил Оломов.
– Какое это имеет теперь значение? – перебил его Складовский. – Отец приехал к сыну. Так?
– Совершенно верно, ваше…
– Там масса старателей. Кузнецов – известная личность.
– Началось с того, что к нему стали все обращаться, чтобы рассудил! – добавил Василий.
– И сами же стали звать его в шутку президентом. Может быть, даже был сход. Это мелочь, пустяки! От этого до демократического строя еще очень далеко… А столбы у вас там поставлены?
– Да, как же… Место застолблено, вся Кузнецовская сторона теперь за Бердышовым. И полиция ведь там теперь моет…
– Как это полиция моет? – подскочил в кресле Оломов.
– А брата вашего мы пока не можем освободить, – сказал Складовский.
Оломов полагал, что если Сашка и Камбала одно лицо, то через него по крайней мере можно узнать, куда делся доносчик. Тогда все можно будет начинать сначала. Жаль, что придется путать жандармерию!
– Мы знаем, что он политический преступник, но не против нашего государя, а против богдыхана, участвовал в движении, – сказал Оломов. – Может быть, он некоторое время проведет за решеткой…
– Так ведь китайская политика не наша! – возразил Василий.
Он простился и пошел к Барсукову. Тот старался успокоить его, сказал, что Сашка только формально будет задержан на некоторое время и что его освободят, но хлопотать не надо и ждать не надо.
– Что делать?
– Мне кажется, Оломову просто неудобно от всего отступиться и он делает вид, что не уступает Ивану. Со временем все успокоится и забудется. Может быть, Оломов опасается сам, если замешана политика…
Тихий осенний день. Сопки уже совсем пожелтели, и над городом, по высокому
Между земляпок и лачуг, настроенных и нарытых городской беднотой, на вешалах и под крышами сушится юкола.
На изгороди развешен невод, словно кетовая ловушка – заездок расставлена на берегу, и опять весь огород с перекопанными осенними грядками, кажется, поймали в Амуре и вытащили. Кое-где остались сухие стручки бобов на стеблях. Бабы в ватных куртках докапывают лопатами картошку. На чьем-то большом огороде двое арестантов с тузами на халатах руками нагребают картошку в тачку.
«А вблизи – не город, а ерунда! – думает Василий. – И хлама много. И место красивое!» Ему как-то обидно было, что на его родном Амуре нет настоящего города у самого входа в океан: «На этом бы высоком берегу построить бы!»
У американцев длинный деревянный дом, обшитый дощечками в елочку и покрашенный в зеленую краску. Во дворе под навесами стоят ящики с плугами, предназначенные для отправки в Благовещенск.
– Это не нашей фирмы! – сказал Торнтон. – Мы исполняем поручение Мак-Кормика.
– Пойдем поглядим, как мои меха отправляют в Америку, – сказал Бердышов. – Гляди, вот стоит шхуна. Они ее набивают моими мехами! Но самые лучшие я отправляю не только к ним. Выдры – в Китай, на курмы генералам. Там они ценятся дороже всех мехов. Но и им даю сортовые.
Бутсби, увидев Василия, схватил его за плечи и стал трясти.
– О-о! Очень рад!
Он повел гостей в магазин и усадил их на стулья. Тут были винчестеры, револьверы, музыкальные шкатулки, шерстяные и бумажные ткани, консервы, посуда и кожи, такелаж для шлюпок, пилы и разные инструменты, стопы бумаги и разная обувь.
От множества товаров в магазине было глухо, как в ветвях старой ели.
– Я в эту лавку сколько пушнины перетаскал! – говорил Иван, покуривая сигару. Он сидел, развалясь в мягком и глубоком кресле, которое продавлено было многочисленными покупателями. – Вот это и есть заветный магазин, откуда сукно с жирафами. А вот стоит пароход, – приподымаясь, показал Иван сигарой в узорчатое окно коттеджа на бледную реку, – пришел из Америки, привез товары. Они за зиму все распродадут, набьют тюки пушниной и отправят к себе в Америку. А купцы развезут товары по Амуру. Побрякушки тоже… Их спиртом мы гольдов спаиваем!
Бутсби, казалось, был привычен к насмешкам Бердышова. Иван приезжал в этот магазин молодым человеком, еще небогатым и так же всегда подшучивал. Бутсби всегда был радушен с ним. Он не переменился после того, как Иван съездил в Калифорнию, не пользуясь услугами никого из знакомых иностранцев. Он там был довольно долго, быстро «схватил» язык и бегло разговаривал. Бутсби почувствовал, что этот бывший поставщик мехов перегонял его. У него уже тогда были свои прииски. А когда-то Бутсби сомневался, сможет ли Бердышов соперничать с богатыми, опытными в торговле фирмами.