Золотая лихорадка
Шрифт:
– Илья! – вдруг воскликнул кто-то из солдат.
– Свой? – спросили солдаты у товарища.
– Свой!
– Вот, ребята, свой… Эй, не трожьте их.
– Ребята, не дерись! – крикнул Илья, меняясь в лице. Полувзвод солдат, только что прибывших с разгрузки баркаса, составлен был из бывалых солдат, ходивших не раз по границе за шайками хунхузов и участвовавших в стычках.
«Боже ты мой, да ведь это наши!» – думал Сукнов, торопясь вперед и оглядываясь на Илью, который сбросил картуз и кинулся умываться.
– Братцы,
Но и солдаты и мужики ожесточились, и его никто не хотел слушать.
– Не жалей! – кричал ему унтер. – Это хищники, бродяги!
– Тут, ребята, братья встретились! Не бейте их! – говорили солдаты.
Высокий, мертвенно-бледный и вялый на вид старатель, с безумным взором блеклых бесцветных глаз вдруг ударил Сукнова палкой. Андрей увернулся, удар пришелся по ложе ружья.
– Ах ты, бродяга! – Сукнов ловко ударил мужика прикладом и сбил его с ног.
Раздался рев. Сшибая мужиков, солдат и полицейских, в толпе на две-три головы выше шапок поднялся перепуганный громадный и мохнатый кузнецовский медведь и развесил лапы над головами. Пасть его была оскалена, с длинного тонкого языка текла злая слюна.
– Эх, вот это зверь! – воскликнул кто-то.
– Братцы! Спасайся…
– Мужики озверели!
Раздался выстрел, но зверь схватил чье-то ружье и надвое переломил его. Толпа пришла в ужас.
– Не злоби его! Не стреляй!
– Всех погубит!
– Он ручной, служивые, не тронет!
Все кинулись врассыпную. Среди расступившегося народа весь в слезах бежал Васька.
– Миша… Миша… – кричал он. – Не любит, когда дерутся. А так он спокойный…
Но медведь его не слушал.
– В речку бегите, он воды не любит, – крикнул Васька двум полицейским.
Те спрыгнули с берега, и следом за ними забултыхались мужики. Один из полицейских понесся по быстрому течению.
– Тону-у! – орал он.
Медведь подбежал к споткнувшемуся уряднику.
– Братцы! Братцы, спасите! – заорал Попов, обращаясь к мужикам. В драке его подмяли, и кто-то из солдат, перепрыгнув через пень, нечаянно попал ему на ногу и, как видно, сильно ударил кованым сапогом.
Мишка задумчиво швырял урядника, как бы выбирая, где лучше ухватить его. Подскочил Илья и дал пинка зверю. Он хотел помочь уряднику подняться. Илья теперь с вымытым лицом, в нижней рубахе.
– Ладно, лежачего не бьем, вставай…
– Братцы, не могу… не трожьте! Помираю… – хрипел Попов.
– Давай руку, – сказал Илья, – ничего, отойдешь! Вставай!
Подошло начальство. Мужики расступились, снимали шапки и кланялись.
– Покоряемся! Прости, отец!
– Что значит покоряемся? И не думаем…
– Батюшка, господин ваше высокоблагородие, мы уйдем… – говорили многие старатели,
– Золото сдавать! – объявил Оломов. – Подходите семьями, будем проверять. Сразу усаживайтесь в лодки и отваливайте. – Он обратился к урядникам: – Тех из них, кто дрался, если запомнили, отделяйте… Отправим в город.
– Ружья к бою! – снова скомандовал поручик.
– Уйдем, батюшка! – Многие из них падали на колени.
– Стреляй! – насмешливо кричали Оломову из толпы старателей.
– Тебе, толстомясый черт, еще отольется, – крикнул Андрей Городилов. – Встретимся в тайге.
– Когда будут уходить, задерживайте тех, кто сопротивлялся, – повторил Оломов полицейским, – кого опознаете из этих крикунов – арестовать!
– Да вот уж погнали десяток! – ответил Ибалка.
Мимо провели Налима со связанными руками.
– Надо бы их всех в тюрьмы! – сказал пожилой полицейский.
– Пусть уходят, – серьезно заговорил Телятев, возвратившись в палатку, – лишь бы золото сдали. После такой потасовки кому охота отстаивать прииск… Они знают, что за сопротивление подлежат наказанию. – Телятев помолчал и с потаенной гордостью добавил: – В сознании вины теперь охотно и как можно скорей уйдут с прииска и все золото отдадут.
Где-то поблизости ласково баюкала женщина хныкавшего младенца.
«Провокация никогда не вредит! – подумал Телятев. – Я сразу всю округу, весь стан превратил в виноватых! Мужички совестливы, когда рыльце в пушку. В округе, где все виноваты, очень выгодно. Каждый захочет замолить, замять свое преступление, это ли не удача! Виновный мужичок совестлив и податлив!»
Еще утром никто не хотел уходить с прииска, а теперь, напротив, все спешили убраться поскорей от греха, чтобы не пришлось отвечать…
Полицейские обыскивали каждого, и писарь всех записывал. Многих отводили в сторону. Прошедшие обыск садились в первые попавшиеся им на берегу лодки и отъезжали.
Илью окружили солдаты.
– Поедем с нами! – говорил ему Сукнов. – У нас халка на озере и пароход на буксире. Ты протащишься на лодке три дня, а тут как выйдем и к обеду будем на Утесе.
– А возьмут?
– Я скажу поручику. Он говорит, что видел, как ты стоял и уговаривал не драться.
– Да, я домой собрался… А что Настя?
– Дома… Так поедешь?
– Я пожалуй. Когда надо?
– Да завтра, наверно, уйдем, когда всех перепишут.
– Иди-ка сюда! – позвал Илью пожилой полицейский.
Он стал что-то говорить.
Илья поехал с Василием на Кузнецовскую сторону.
– А староверы ушли сразу, как полиция появилась. И шкуры, и кресты, и золото на себе унесли, – рассказывал Василий, – я только утром след по траве видел – роса обита. А лодки изрубили и сожгли. Тайгой, тропами ушли.