Золотая лихорадка
Шрифт:
Где-то раздавались сильные удары по железу, видно клепали паровой котел в затоне. За полуостровом виднелись два небольших парохода у причалов.
Казалось, что город снова оживал с тех пор, как его обескровили, увезя отсюда все… Прииски уже закрыты, народ разогнан, но еще товары везли по старым заказам, золото из мужицких карманов еще не выкачено, надолго его хватит, и люди еще будут делать дорогие покупки. Отец дал новую жизнь этому городу.
Барабанов-отец ждал на мелях берега на тележке, запряженной буланой кобылой. Правя вожжами и понукивая лошадку, он расспросил про Егора и домашние
– А Тимоху, кажется, нам не вызволить. Петр Кузьмич Барсуков сюда приехал. Оломов тут. Вцепились крепко, не оторвешь.
– И Петр Кузьмич? – удивился Василий.
– И он!
– А Санка здесь? – прищурившись от солнца и невольно улыбнувшись, спросил Вася про друга детства.
– Санка, брат ты мой, калинка, уходит в плаванье.
– Куда?
– Ты его сам спроси. Он меня не слушает и хочет жить по-своему… Иван Карпыч как раз тут. Он только что вернулся из лимана. Нынче опять огреб капитал, рыбой торговал. У него в Японию – рыба, в Китай – капуста, в Америку – меха, в цареву казну – золото.
– Так и воротим к нему, дядя Федор.
– Пошто не ко мне?
– Дядя Ваня сам просил. Может обидеться. Он всегда приглашает. Прошлый раз у него же останавливался.
– Конечно, тогда обидишь! – ответил Федор недружелюбно. – И Банзаровну знаешь?
– Как же! А Санка… не в Сан-Франциско ли собрался?
– Санка, брат ты мой…
Дом у Бердышова окнами на реку, со свежепокрашенным тяжелым забором. На стук лязгнула цепью собака. Мягко открылось высокое окно, и выглянула черная голова пожилой бурятки-экономки.
– Здравствуйте, Василиса Банзаровна! – сказал Вася.
Барабанов привязал лошадь к коновязи. Дверь распахнулась, мальчик открыл ее и поклонился. По широкой лестнице сбежал Иван.
– Че такое? Че случилось? Я только что вернулся. Я это время здесь не был. Я шел сверху и заглянул сюда на день. Получил телеграмму. Че такое? Ни че не понял! Егор живой?
Василий спокойно рассказал все.
– Отец хочет, чтобы его судили. Сказал, чтобы я объявил об этом здесь.
– Зря. Из этого ничего не получится, – сказал Иван.
– Что же делать? Я обещал сказать.
– Слово Егора – закон. Исполни и объяви, как он просил.
Барабанов, полагая, что у Василия найдется рассказать еще кое-что, и что Васька – не Егор, сразу всего не выложит, решил ради своей же пользы и дела лучше уматывать.
– У меня еще дела, прости, Иван Карпыч!
– Сиди.
– Ну мы, люди свои, в одном городе торгуем! – с важностью погладив свою темную бороду, ответил Барабанов. – Всегда встретимся! Прощения просим.
Федор опасался, что если начнут все разматывать, то могут добраться и до него. И даже до Телятева. Жаль ему было старого соседа, но, полагал он, все от бога. Не будь он ранен – явился бы сюда, протянул бы сам руки под кандалы и сказал бы: «Я был президентом. Всех освободите! Я один виноват!» Умен он на дело, а честностью не всегда умен, – думал Федор. Он надеялся, что Васька, однако, сладит все лучше его и уж, конечно, не станет зря объявлять, что Егор был президентом.
Иван все выслушал. Глаза его заиграли. Ставка, как он почувствовал, была велика, игра в самом разгаре. Как обухом по голове долбануло его, когда дошла весть о гибели Ильи.
– Да, меня тут два года не было. Я ждал, что так все случится.
Ивана давно уже поздравляли, что он взял миллион на новом прииске, который разведали для него старатели больше, чем его поисковая партия.
Шел слух, что вообще все тайные прииски до последнего времени принадлежали ему, а что теперь он вдруг захотел от них отказаться.
Приезжали в лиман старатели, просили его взять прииск, дозволить им не ломать построенные избы.
– Я прииск не возьму! – отвечал Иван.
Все молили его: «Возьми!» На Бердышова были доносы губернатору и в Петербург, о чем сообщил ему по поручению Корфа приехавший в Николаевск чиновник Барсуков.
Бердышов послал мальчика с запиской к Петру Кузьмичу, и тот ответил, что ждет Василия Егорыча вечером.
Петр Кузьмич принял сына своего старого знакомца в бывшем губернаторском доме, в комнате, которая заставлена шкафами с книгами. На стенах – шкуры зверей, оружие у окна – аквариум с красными в полвершка рыбками. Здесь жил теперь начальник округа Складовский, женатый на родной сестре Петра Кузьмича.
– Боже мой! Ах, ну зачем же беспокоился Егор Кондратьевич! – всплеснул руками Барсуков. Егор послал ему тючок соболей в подарок и такой же жене Складовского.
– Ольга, посмотри, какой роскошный тебе подарок! – пошел он показать сестре.
Василий засмотрелся на огромную картину. В золотой раме море, горы, белый город под ними, розовый туман и корабли. Немного походило на сегодняшний вид с парохода, но город богаче, большие каменные дома громоздились друг на друга, лодки разъезжали по заливу, судов больше и все было как-то веселей. Но и Николаевск стоял на видном высоком и красивом месте и порадовал Василия.
– Дело серьезное! – заговорил Барсуков, хмурясь. Он встал, прошелся и пересел на другой стул. – Губернатор объявляет решительную борьбу хищникам.
– Будьте отцом родным! – сказал Василий. Он почувствовал вдруг фальшь своих слов.
Так мог говорить его отец, когда жил еще на старых местах, но не теперь, и ему стало стыдно. Ему ли так говорить, сыну президента таежной республики, мечтающему о социализме.
– Что-нибудь постараемся сделать, – сказал Барсуков.
Он добавил, что очень сожалеет об убийстве Ильи.
– Это само по себе преступление. Человека взяли ни за что… И дернуло его бежать. Почему, зачем он бежал?
– Нрава горячего был, – ответил Василий. Он густо покраснел не в силах еще что-то сказать.
– Но вы действительно вели разведку от Бердышова? – спросил Барсуков у Василия.
– Конечно, мы для него старались.
– Как это понять?
– Прииск, мы знали, перейдет к нему, – ответил Василий. – Он его заберет запросто. И он, видно, ждал. И мы знали, что не минует.
Барсуков не стал дальше расспрашивать. Законы, он сам знал, устарели, негодны для нового края, задерживают его развитие. Он и прежде полагал, что все это не так, как значится на бумаге. Теперь, видя, что самые лучшие из здешних жителей, его знакомцы и их дети, замешаны, он решил окончательно, что надо стать на их сторону.