Золотая лихорадка
Шрифт:
Он оглянулся на бабу о двух головах со столетней лесиной вместо метлы. «Место заметное!»
Егор разулся, босой пошел по воде. Садился на корточки, вставал, греб песок из ложа реки, опять приседал, греб из намыва, из обрыва, с косы, копал лопаткой.
Попался самородочек размером в сустав пальца. Еще попался кусок породы, весь в мелких зернах золота. И другой – побольше. Как несколько колец мятых – словно тек плавленый металл и охватил камень. Видимо, где-то в горах, поблизости, была богатая руда.
Егор оставил лоток, ружье надел на плечо, огляделся: «Сухарей мало. Надо хорошую рыбину
Здесь еще в июне лежат снега на вершинах гор, только сейчас они растаяли, где ни ступишь на берег – вода хлюпает под ичигами. На песке, на отмелях сухо. Днем тут жарко. Наверно, сыро, мозгляво ночью.
Но разве Ух такая большая река? Или Улугушка сам толком не знает?
Стали попадаться плавучие лесины. Затопленные лесины торчат из воды. Кругом все несется, иногда река шумит в крутом падении на мелях и расширяется, по виду не поймешь, плывут лесины или, утопленные, стоймя стоят на месте, и течение водит их и трясет ветви.
Пришло Егору в голову, что отсюда еще и не выберешься, кости тут сгниют… Может, это та река, про которую толкуют шаманы? Они твердят, есть, мол, река, идет в горах мимо окаменевших людей, мимо хозяина тайги о двух головах и потом вся падает в трещину в земле и уходит в подземный мир.
Егора мороз подрал по коже. «Этого быть не может, сказка! Максимов бы знал… Хотя говорят, бывают такие реки, что уходят под землю. Но это не у нас!»
Раздался хлопок в чаще, и над ухом Егора словно хлестнули длинным кнутом по воздуху.
Егор пригнулся, налег несколько раз на весло, огибая ходившую вверх и вниз ветвистую лесину с нанесенной травой, похожей на огромную копну сена, которая время от времени подпрыгивала на воде.
Зайдя за нее, Егор ухватился рукой за ветвь, закрепил лодку и притих. Он спокоен, словно не пуля, а утка пролетела у него над головой. Он приготовил ружье. Тому, кто стрелял с берега, сейчас не должно быть видно лодку.
Егор, не задумываясь, сшиб бы сейчас этого охотника на горбачей. Он даже в душе как бы обрадовался, что имеет право стрелять в человека. «Хотя бы еще раз стрелил, я бы шибанул по дымку. Теперь меня достать трудно из старой кремневки, а я ему дошлю пулю!»
Никто не стрелял.
Егор тщательно разглядывал дальний берег. Прикинул, где шла лодка, когда раздался выстрел, откуда бы удобней стрелять. «Вон славное местечко: выдался мысок, заросший чащей, на нем старая ель, полулегла, ветвями коснулась земли. Удобно залечь и ждать, если лодка идет мимо! Как только он промахнулся!»
Егору показалось, что на еловом стволе что-то лежит. Он стал целиться и так напрягся, что и ель и человек на ней стали двоиться. Егор понял, что устал и волнуется. Он опустил ружье и тут же вскинул его и выстрелил по упавшей елке. Со ствола поднялся человек и ушел в чащу. Егор послал вдогонку еще одну пулю. С берега не отвечали.
Егор знал старый закон: одному по тайге ходить нельзя, да еще неизвестными местами. Но ведь это не тропа, а речка.
Про речку Ух Егор слыхал не раз и прежде. Он надеялся, что в
Егору приходилось либо ждать, когда соберутся тунгусы, либо идти одному. Егор не любил ждать или сидеть без дела. Он надеялся на себя. Случая не было, чтобы он не нашелся. Теперь, когда опасность миновала, стало страшно.
«А что-то не похоже на речку Ух!» – подумал он. – Про такие места никто никогда ему не говорил. Конечно, под сопку река не скатится, об этом не может быть и речи. Но чего уж хуже! Вот бы он влепил мне пулю! А говорят, мол, непроходимая тайга, безлюдный край! Нет, край не безлюдный! Только паспортов жителям не дают, и люди не записаны. Вот, примерно, кто он? С ружьем человек. Лодка где-то у него спрятана. Теперь он станет следить за мной!
Егор развязал платок с золотом. Ему хотелось увериться. Странный самородок! Словно текло горячее, расплавленное золото и залило крепкий камень.
Течение стало тише. «Может, Амур близко? К вечеру, может, доберусь? Тут не из тамбовских ли кто бродяжит?»
Вода спадала. После летней «коренной» прибыли сильно обнажились еще недавно скрытые под водой пески.
«Может, я уже на какой-нибудь из амурских проток? Нет, вода черная, прозрачная – горная. Это не Амур. Вон опять подвигаются, выползают из-за леса горы. Может быть, это дальний берег Амура? Нет, слишком быстро подходят, подползают. Слишком близки! Обогну эти сопки, и, наверное, там озеро… Никакого Амура здесь нет, будет озеро!»
Егор удивлялся, почему не видно птиц, нет на песках крестиков от их лапок и нет звериных следов.
От больших гор вперед побежали малые сопочки в горелом лесу, страшноватые своей щетинистой горелой чернью. Одна сопка остановилась у реки, оборвалась и навалила по обрыву груды обгорелых деревьев. Из-под завала белого наносника и горелого леса ушла вода, он стоял на мели. Егор обогнул завал по кривулине – протоке.
Он начинал уставать от напряжения и неизвестности. Егор знал за собой умение терпеть, был скроен крепко, рожден здоровой матерью и вырос в здоровом труде, не зная увечий, испугов, то выдерживал, что других тяготило, мучило, гневило. Без сетований и жалоб на судьбу проплыл три тысячи верст на плоту в памятное первое лето на Дальнем Востоке, как теперь стали называть здешние края. Плыл и не скулил. Люди замечали выносливость Егора и не завидовали, радуясь, что среди них был надежный человек.
Теперь приходили в голову неприятные мысли. «Все это может вмиг закончиться впустую, пропадешь ни за грош, ни за копейку. Почему конца реки нет? Говорили, что вниз по реке два дня пути! А тут уж на исходе третий день. Река несет быстрей, чем обычные таежные речки. Куда идет эта река?» Егор не робкого десятка, но и его брала оторопь. «Но еще посмотрим… Ко мне морок не подступит!»
За свою жизнь Егор ни разу не видел ничего сверхъестественного и никогда ему ничего не чудилось. Только раз, когда болел, казалось, что руки стали большие, как неколотые поленья – долготье. Эго он сейчас вспомнил хорошо, какими тяжелыми ему казались свои руки.