Золотая мышеловка
Шрифт:
При этом я добавила в конце очень специфическое восточное ругательство, приобретенное мною в качестве бесплатного довеска к боевому опыту в восточном регионе. Не знаю, что подействовало больше — то ли упоминание Аллаха, то ли знание специфического жаргона, или же тот простой факт, что я действительно очень легко могла одним движением сломать ему кисть и пальцы, но он заговорил:
— Я не знаю. Я не знаю. На самом деле. Абдула заставил меня. Я задолжал ему. Много. Он сказал, что я должен украсть у русской девушки браслеты, и тогда он простит мне большую часть долга, — быстро-быстро, как пулемет, будто боясь, что я не поверю ему,
— Какой Абдула? — спросила я как можно строже.
— Абдула, — сказал вор, широко раскрыв глаза, словно в городе был только один-единственный человек по имени Абдула, и то его знала каждая собака. — У него большой магазин на Искеле Джаддеси.
В ответ я понимающе кивнула головой с таким видом, что как раз этого Абдулу я знаю очень и очень хорошо и в целом довольна полученным ответом.
— О том, что было, Абдуле не говори — смеяться будут. Ему скажешь, что упал и потянул руку и поэтому не смог стащить сумку. Понял? — сказала я ему вкрадчивым назидательным тоном.
Вор с готовностью закивал в ответ. Чтобы ему легче и убедительнее было врать, я в последний раз немного потянула его кисть, слегка растягивая связки. Теперь у него было хорошее оправдание для хозяина, да и, думаю, несколько кошельков на ближайшее время мне удалось спасти.
Эту процедуру он воспринял как должное и даже не сморщился, а только крепче стиснул зубы. Добиться от него еще чего-либо представлялось мне маловероятным, и я встала, освобождая его. Он некоторое время полежал на земле, настороженно, как дикий зверек, не сводя с меня глаз, затем медленно поднялся и остался в нерешительности стоять. Я резко дернула подбородком в сторону выхода на улицу, указывая ему путь, чтобы он убирался.
— Пошел вон! — властно приказала я.
На его лице отразилось недоверчивое счастье. Наверное, он до сих пор все еще не верил, что отделался так легко. Он развернулся и вертлявой походкой прытко бросился прочь от меня. Я удержалась от соблазна дать ему напоследок прощального пинка и только проводила взглядом. Когда его спина окончательно скрылась за углом дома, я развернулась и пошла в обратную сторону. Несмотря на то что полученная от него информация была далеко не самого лучшего свойства, настроение у меня было довольно-таки неплохим. Возможно, неожиданная легкость, с которой я получила нужные сведения, была тому виной. Я вспомнила удивленное выражение его лица, когда я заговорила с ним по-турецки.
«По улицам ходила большая крокодила. По улицам ходила, по-турецки говорила», — сами собой всплыли в моей голове простенькие стишки из далекого детства. Я не удержалась и прыснула. Для вора я, наверное, и была как раз такой крокодилой, говорящей по-турецки. Только не зеленой. Я остановилась перед зеркальной витриной, поправила сбившуюся одежду, привела в порядок волосы, попутно вежливо отбилась от настойчивого приглашения хозяина лавки зайти внутрь чего-нибудь купить и заспешила к оставленной в одиночестве Вике.
К счастью, Вика дожидалась меня на том же месте, где я ее и оставила. Я еще издалека заметила в толпе ее растерянную фигурку с бесполезным ремешком от сумочки в руках и быстрее заспешила к ней. Ее глаза были в буквальном смысле на мокром месте, а всем своим видом она говорила, что несчастней ее нет никого на этом свете, и она проклинает и этого вора, укравшего сумочку, и эту страну, где на нее уже успели и напасть, и обокрасть, и поездку, в которую ее угораздило поехать без жениха, и меня, которая должна охранять ее, а вместо этого бросила одну посреди чужого города и незнакомых людей. При моем виде целая гамма чувств сменилась на ее лице. Сначала она обрадовалась, затем, увидев, что я в полном порядке, наверно, вспомнила, что я — не просто ее подруга, а нанятый телохранитель, который должен неотступно находиться при ней, и обиженно надула губки. Но когда я приветливо улыбнулась, она не выдержала и радостно бросилась мне на шею.
— Ой, Женя, опять у нас из-за меня неприятности. Там же, в сумочке, деньги наши были, — извиняющимся тоном начала говорить она.
— Ну, не расстраивайся. Все не так уж плохо, как могло быть, — сказала я и достала из-за спины ее сумочку, целую и невредимую, только без ремешка.
— Ой, это она? — не веря глазам своим, спросила Вика. — Где ты взяла ее?
— Вика! Такая большая, умная девушка, даже замуж собралась, а такие вопросы задаешь, — на время мне пришлось взять на себя роль заботливой мамы. — Где взяла — там уже нет.
Вика, успокоившись, взяла сумочку и попыталась приставить к ней обрезанный ремешок.
— Ну вот — сумку испортил, — грустно сказала она.
— Ничего, сейчас отремонтируем, — пообещала я.
— Как? Это итальянская сумочка, почти новая.
— А где покупала? В Италии?
— Нет. Дома. Сергей подарил, — начала отстаивать происхождение сумочки Вика.
— «Всю контрабанду делают в Одессе, на Малой Арнаутской улице», — назидательно процитировала я бессмертные слова Остапа Бендера. — Кожу итальянцы наверняка покупают где-нибудь здесь или поблизости.
Я взяла ее за руку и решительно повела в сторону мелких мастерских. Вскоре пожилой турок с проседью на висках, добродушно улыбаясь, протянул Вике ее сумочку с новым ремешком, по виду ничем не отличавшимся от прежнего. Содержимое сумочки полностью было на месте. Сняв стресс в небольшом ресторанчике плотным вторым завтраком в турецком стиле, мы, уже почти забыв обо всем, отправились снова на пляж, попутно осматривая местные достопримечательности. Вика быстро пришла в себя и, похоже, больше не вспоминала о постигших нас неприятностях. Я же по-прежнему внимательно наблюдала за всем, что происходило вокруг. Но ни слежки, ни каких-либо других неприятностей с нами в этот день больше не случилось, и мы благополучно вернулись в гостиницу.
Вечером, полулежа расположившись в кресле, Вика о чем-то задумалась, рассеянно глядя сквозь предметы куда-то вдаль.
— Женя, ты когда будешь звонить моему отцу? — спросила она.
— У тебя опять есть какие-то пожелания?
— Нет. Просто я сама хотела бы позвонить. Ну и подумала, что нам проще сходить вместе, — сказала она, почему-то отводя взгляд.
Впрочем, угадать ее желания было совсем не трудно. Ее волновал вопрос: почему Сергей все-таки не приехал за ней и не проводил. Первая волна обиды схлынула, как морская волна с песчаного пляжа, а чувство тревоги и беспокойства оставалось по-прежнему. Порыв гордости не звонить первой тоже прошел, тем более что она понимала невозможность для Сергея узнать адрес и телефон гостиницы без ее звонка. И теперь она искала способ не звонить первой — «ведь это же он не пришел, а не я», но по возможности узнать, что случилось, и одновременно оставить Сергею через отца телефон для звонка.