Золотая подкова (сборник)
Шрифт:
— Садись, пожалуйста, — сказал Байрамгельды. — На работу выйдешь завтра, в первую смену. Старшим по смене, — бригадир сделал паузу, медленно оглядывая всех, и остановил свой взгляд на Оразгельды Овезмурадове, — будет Оразгельды.
Услышав свое имя, Оразгельды расцвел. Доверие бригадира ценилось высоко.
На следующий день, к вечеру, Оразгельды вернулся со смены раньше всех. Был не в духе — то ли от того, что устал, то ли просто, как говорится, настроения не было.
— Ну, как Аннамухамед? — поинтересовался о новичке собравшийся на вахту Байрамгельды. — Годится?
— Работает,
— Ну, а ты почему хмурый такой? Может, обидел кто? — спросил Байрамгельды.
— Нет. Пока — никто… — грустно ответил Оразгельды. — Понимаешь? Когда я вижу, что кто-то лучше тебя делает твое любимое дело, не по себе становится. Тут поневоле загрустишь.
— Эх, ты… Нашел о чем тужить! — усмехнулся бригадир. — Поучись. У того же Аннамухамеда, и грусть твою как рукой снимет.
Шло время. С каждым днем рос авторитет Аннамухамеда. Был он парнем скромным, веселым, дружелюбным, отлично владел техникой и самозабвенно любил свою профессию. Примерно такими же качествами обладали и его товарищи, но у него они были выражены как-то ярче, сильнее. И, возможно, поэтому вскоре он сделался общим любимцем знаменитой бригады.
В начале апреля к ним наведался секретарь комитета комсомола. Это был коренастый, с грубоватыми чертами лица молодой человек, скорее похожий на выпускника ремесленного училища или на молодого рабочего, чем на солидного комсомольского вожака. Он зашел в вагончик строителей, расспросил о том, как они живут, трудятся, и лишь потом сообщил о цели своего визита.
— С вашей стройки, — сказал секретарь, — мне нужен один человек. Но самый достойный, которого можно послать на родину Ильича в составе нашей делегации на открытие Ленинского мемориала в Ульяновске. Конечно, он должен быть ударником труда, одним словом, человеком видным.
После этих слов взоры собравшихся, словно по команде, устремились на смущенного Байрамгельды Курбана.
— Вот его, товарищ секретарь, нашего бригадира надо послать, сказал Клычли Аширов. — Считаю, что он подходит по всем статьям.
— Ну, а ты что скажешь? — обратился секретарь к бригадиру.
— Что скажу? — с какой-то нерешительностью ответил Байрамгельды. — Рад бы в рай, да грехи не пускают.
— Не понял…
— Нельзя мне, товарищ секретарь. Астма у меня.
— Да… Тогда действительно… Ну, а кроме тебя, кто бы поехать мог?
— Вот он, — кивнул Байрамгельды на Аннамухамеда. — Лучше его не найдешь.
— Ясно! — сказал секретарь. И тут же обратился к Аннамухамеду. — До отъезда в Ульяновск время еще есть. Вот за это время приготовь небольшую речь, может, выступать придется. Расскажи о себе, о бригаде, о стройке. Расскажи, как можно теплее, чтобы слова шли от самого сердца. Вопросы есть?
— Есть, — сказал бригадир. — А как насчет подарка? Без подарка ведь не принято ездить…
— Разумеется, нужен и подарок, — согласился секретарь. — Но скажу откровенно: об этом надо подумать хорошенько. Он должен быть значительным, каким-то особенным, оригинальным. В общем, таким, какого не было бы ни у одной делегации.
— Это верно, товарищ секретарь. Подарок —
Вечером, после отдыха, в вагончике собрались свободные от вахты Байрамгельды Курбан, его старший брат Бегенч, Клычли Аширов и Джума Мамакулиев.
— Итак, выкладывайте: какие у кого предложения насчет подарка? — сказал Байрамгельды.
— Я предлагаю ковровый портрет Ильича повезти, предложил Бегенч. — Паши ковры лучшие в мире. Как вы смотрите на это?
Думаю, что это предложение дельное, — поддержал Бегенча Клычли. — Но тут есть одно «но». Когда его соткут… Через месяц, два? Да и примут ли еще.
— А может, готовый поискать? На той же ковровой фабрике, — не очень уверенно произнес Бегенч.
— Поискать-то можно, — как обычно, полузакрыв глаза и блаженно улыбаясь, молвил Джума Мамакулиев, — если бы кто потерял…
— Ай, вечно ты со своими шутками, Джума! К месту не к месту… — обиделся на брата Бегенч. — Если мое предложение не нравится, давай свое. А шутить будешь потом!
Джума перестал улыбаться. И уже с серьезным видом сказал:
— Видел я, братцы, картину художника Якуба Аннанурова.
— Где видел?
— Какая картина? — перебили Джуму Бегенч в Байрамгельды. — Говори, не тяни.
— В музее видел, в Ашхабаде, — неторопливо продолжал Джума. — Судя по всему, дело происходит зимой, в московском Кремле. Неподалеку, словно в тумане, видны знаменитая царь-пушка, угол какого-то дома и русская церковь. А ближе к зрителю, то есть на переднем плане, небольшая группа людей, плотно окружившая Владимира Ильича. Кто в чем: кто в шинели и обмотках, кто во всем гражданском. Ленин одет по-зимнему, тепло. Он — в черной каракулевой шапке и черном пальто. Зоркие, слегка прищуренные глаза Ильича направлены на нашего Кайгысыза Атабаева — первого председателя Совнаркома Туркмении. Его узнать тоже не трудно. Он — в черном, слегка заломленном назад, туркменском тельпеке и в черном длинном пальто. К боку, левой рукой он прижимает портфель. Разговор, видать, серьезный, деловой. Кайгысыз подтянут, голову держит высоко, ловит и запоминает каждое слово вождя. А рядом с ним, в белой большой папахе и серой солдатской шинели, бесстрашный боец за Советскую власть в Туркмении Аннамурад Сарыев, по прозвищу Потра. Похож. Лицо, как у живого: широкое, скуластое. Левая рука на белой перевязи. Наклонив голову, он тоже внимательно слушает вождя…
— Постой, Джума. К чему ты все это? — спросил его Байрамгельды.
— А вот к чему, — спокойно и даже с некоторым чувством превосходства ответил Джума. — Не купить ли нам эту картину и не послать ли ее в Ульяновск? Уверен, она понравится…
Все переглянулись, пожали плечами.
— Да кто это тебе из музея продаст картину? — сказал Клычли. — Это, во-первых. Во-вторых, картина — подарок не оригинальный. Их могут привезти другие делегации.
— Ну, тогда как хотите, — с досадой махнул рукой Джума. — А я все-таки считаю, что мое предложение самое правильное. Где вы найдете такую картину, как та, Якуба Аннанурова? Она — единственная в своем роде… И потому оригинальная.