Золотая тигрица
Шрифт:
— Пойдем, я хочу тебя проверить.
Я направилась за ним, теряясь в догадках по поводу того, как именно будет происходить проверка. Впрочем, если бы Тобби действительно хотел моей смерти, я была бы уже мертва.
За дверью была самая настоящая лаборатория, как в университете. Большой сверкающий стол для препарирования, ровные ряды шкафов, занятые книгами, стопками бумаги, пузырьками и колбами с разноцветным содержимым. Стеклянные трубки, висевшие над столом, заливали его мертвенно-белым светом и едва слышно гудели.
— Это колбы Араяна? — поинтересовалась я.
— Да, именно они. Приятно встретить столь умную женщину. Что ж, — он подошел к одному из шкафов, вынул металлический ящик и принялся выкладывать из него серебряные пластинки с артефактами, — раздевайся до пояса, ложись на стол. На живот.
Надеясь, что до вскрытия дело все-таки не дойдет, я расстелила на столе белое полотно, лежавшее поодаль, и принялась раздеваться. Все-таки в мужской одежде есть свои преимущества — например, не надо разоблачаться полностью, и у тебя остается хоть какая-то иллюзия защиты.
— Итак? — Тобби выбрал нужный артефакт и теперь с искренним любопытством смотрел, как я устраиваюсь на столе. — Кто ты на самом деле?
— Я обычный человек, — ответила я. Тобби подошел к столу и некоторое время молча рассматривал мою спину.
— Интересные значки, — сказал он, и я ощутила ледяное прикосновение артефакта к шее. — Чем ты их выводила?
— Труп-травой, — еле слышно промолвила я. Шрамы, оставленные ножом моего мужа, даже она не смогла вывести до конца. — Я проклята.
— Вот как, — Тобби усмехнулся, артефакт двинулся по позвоночнику вниз. — И кто же так тебя изувечил?
— Мой муж.
— Вера, ты меня удивляешь, — признался Тобби после небольшой паузы. — Ты была замужем за монстром некромантии?
Я промолчала.
В день нашей свадьбы мне исполнилось шестнадцать. Альфреду Ланге было пятьдесят четыре. Наш брак выглядел идеальным союзом для всех, кроме меня.
— Какая интересная вещь, это проклятие, — задумчиво произнес Тобби. Он убрал артефакт, и теперь мягко скользил кончиками пальцев по моему позвоночнику — будто играл на музыкальном инструменте. — Оно похоже на черное дерево. Полностью внедрено в твою нервную систему. И самое крупное скопление… — Тобби осторожно приспустил мои брюки и белье и дотронулся до ложбинки между ягодиц, — вот тут. Тебя ведь пробовали вылечить?
О да. Как только я накопила достаточную сумму, то сразу же обратилась к хорошему медикусу. Для этого пришлось уехать в Зинвер, но тамошние светила медицины мне не помогли. Сдались, развели руками и даже не взяли денег.
— Пробовали, — ответила я.
— Как это любопытно, — практически мурлыкнул Тобби и отошел от стола. — Я никогда не встречал ничего подобного.
Да, Альфред Ланге был в своем роде уникум. Я это знала лучше всех. Спрыгнув со стола, я стала одеваться и вдруг обнаружила, что меня знобит, да так, что пуговицы в непослушных пальцах отказываются прыгать в прорези рубашки.
Я словно вновь стала той юной, насмерть перепуганной девушкой, которую Ланге толкнул на кровать, а затем рванул тонкую
Тобби понял, что мне надо помочь, приблизился и аккуратно застегнул мою рубашку. Жилет я не стала надевать — бог с ним. Впервые за долгое время мне захотелось расплакаться. Мягким, почти любовным жестом Тобби поддел меня за подбородок и заставил поднять голову и посмотреть ему в глаза.
— Ты у друга, — промолвил он, — как бы странно это ни звучало. И сейчас тебе надо отдохнуть с дороги. Постарайся заснуть, хорошо? А вечером поговорим.
«Таких друзей — за хрен да в музей», — вспомнила я старинную западянскую поговорку.
Но мне не из чего было выбирать.
В день нашей свадьбы мне исполнилось шестнадцать. Альфреду Ланге было пятьдесят четыре. Наш брак выглядел идеальным союзом для всех, кроме меня.
Все девушки боятся замужества. Хотя бы потому, что о супружеском долге говорить не принято. Я не знала, что именно ждет меня в первую брачную ночь, не понимала, что со мной делает Альфред — и почему он так делает! — и чувствовала только боль и стыд, который был намного хуже боли.
Вы когда-нибудь видели, как режут свинью?
Вся простыня была в крови, я дважды теряла сознание от боли, ужаса и стыда, но Альфред, разумеется, и не подумал остановиться.
На рассвете он все-таки оставил меня в покое и вышел из спальни. Тотчас же ко мне пришли служанки, одна из которых переменила белье на постели и унесла мою разорванную сорочку, а вторая отвела меня в ванную и помогла смыть с тела засохшую кровь.
Я до сих пор помню, как ее звали — Грета. Грета Толстая, которая была со мной очень ласкова. Я ревела от осознания своего бесчестия и позора, захлебывалась в слезах и чувствовала себя грязной. Я была леди из благородной семьи, а стала…
— Не плачьте, госпожа моя, не плачьте, — приговаривала Грета, поливая меня теплой водой из ковша. — Такова наша женская доля, такими нас создал Господь. Лежим да терпим, а там и привыкнем, когда, глядишь, и понравится. А там и детки пойдут…
— Когда это было? — спросил Тобби. — Лет десять назад?
Мы сидели в гостиной, за окнами давно сгустился теплый тихий вечер, и в столовой убирали после ужина. Маленькая смуглая служанка принесла нам кофе и шоколад, но мы к нему не притронулись.
— Девять, — поправила я. — С тех пор ничего не изменилось. Главным остаются приличия.
— Из которых растет невежество, — добавил Тобби. — Девочкам внушают, что подмываться каждый день — безнравственно. Прямой путь в шлюхи. Поэтому я и не женился.
Я невольно хихикнула и тотчас же зажала рот ладонью. Кажется, моя истерика перешла из громкой фазы в тихую. Никогда бы не подумала, что буду обсуждать подобные вещи с министром инквизиции.
…По всем канонам и предписаниям порядочная женщина допускает до себя мужа раз в месяц, а порядочный муж не докучает своей супруге — но Альфред придерживался иной точки зрения, и иногда мне начинало казаться, что наша супружеская жизнь была какой-то дикой, непрекращающейся оргией. Каждую ночь, во всех возможных позициях, без малейшей заботы о том, что я чувствую.