Золото и мишура
Шрифт:
— Что?
— Я сказал, ты будешь играть Жанну д'Арк.
— О Господи! Это правда? Ты, наверное, меня разыгрываешь? Роль — моя?
— Да.
— О, у меня такое чувство, что я либо закричу, либо упаду в обморок, либо сделаю еще что-нибудь в этом роде. Но почему ты не рассказал мне об этом раньше?
— Я только что сделал это.
Она протянула руки, обняла его и расцеловала в обе щеки.
— Спасибо, спасибо, спасибо!!!
— Осторожнее, я ведь за рулем.
Она разжала объятия.
— В любом случае я хочу, чтобы отец познакомился с тобой и полюбил тебя, потому что надеюсь, что тогда он откажется от своей политики равного отношения к моим и чужим фильмам. Тогда нашу кампанию по раскрутке фильма поддержат все его двадцать
— О, мистер Коллингвуд, это звучит так волнующе…
— Джоэл.
— Я и хотела сказать «Джоэл». — Она чарующе улыбнулась ему. — Ты единственный человек, который сделал мне столько добра, честно. Все прочие мужчины, которых мне доводилось знать, всего лишь пытались использовать меня, как используют вещь.
— Я тоже использую тебя, правда, на свой лад.
— И лад этот великолепен. О, Джоэл, ты самое замечательное, что когда-либо происходило в моей жизни.
И снова он замолчал, хотя она обратила внимание, что лицо его странным образом напряглось, как если бы в душе Джоэла разыгрывался некий шторм. Затем в своей обычной, мягкой манере он сказал:
— Я хочу познакомить тебя с семьей также потому, что когда-нибудь ты можешь стать членом нашей семьи.
Ее переполнила радость, что Джоэл дал ей роль Жанны д'Арк. Однако эта радость была ничто по сравнению с ураганом чувств, нахлынувших на нее от предположения, что в один прекрасный день она может стать миссис Джоэл Коллингвуд, одной из богатейших в Америке женщин. Так вот для чего понадобились занятия этикетом, постановка голоса, бесконечные усилия сделать Лауру во всех отношениях безупречной, для чего визажисты и парикмахеры часами держали ее в кресле? Неужели Джоэл делал из нее не только кинозвезду, но и свою будущую жену? Жену, которую он представлял в своих мечтах?
— Не знаю, что и сказать, — прошептала она.
— Ничего и не нужно говорить.
Беула Снодграсс из Пайн-Гроув, штат Кентукки, смотрела на пролетающую мимо береговую линию Калифорнии.
Но не видела ни берега, ни воды; перед глазами мелькали галактики звезд… Самый затаенный сон, самая невероятная мечта начинали сбываться.
Оркестр Реда Чартера исполнял «Он любит — она любит», новый хит из последнего мюзикла Гершвина «Смешная мордашка», в котором главные роли исполняли Фред и Адель Асторы. Под эту музыку изысканнейшая публика Сан-Франциско скользила в танце на импровизированной танцплощадке, устроенной в огромном палаточном павильоне в желтую и белую полосу; сам же павильон был установлен на задней лужайке коллингвудского поместья. Для освещения вокруг павильона были установлены двенадцать высоких столбов со светильниками; наверху каждого были огромные бело-пурпурные цветы, выращенные на десяти акрах разбитого Алисией сада. На столах, покрытых белоснежными скатертями, в специальных лампах горели свечи. Около столов стояли в полной готовности полсотни официантов, чтобы ровно в десять часов начать накрывать ужин из семи блюд. Был мягкий осенний вечер, месяц висел над заливом Сан-Франциско, являясь как бы завершающим штрихом этого романтического вечера.
— Как замечательно жить в наше время. — Шарлотта Коллингвуд вздохнула, опустив голову на грудь жениха, и они продолжали танцевать под мечтательную музыку. — Похоже, я самая счастливая девушка в мире.
— А я самый счастливый в мире парень, — сказал Алистер Бретт, старший сын Альмы и Себастьяна Бретта. — Ты сегодня восхитительно выглядишь, Шарлотта.
— Как же тут не выглядеть восхитительно, если ты влюблен в меня, а я в тебя? И мне так нравится колечко!
Она вновь взглянула на полученное по случаю помолвки кольцо с бирманским рубином в окружении бриллиантов, которое Алистер купил в ювелирном магазине «Феликс де Мейер»: семье до сих пор принадлежал этот магазин. Невеста была в бледно-голубом платье от «Шанель». Это платье также было приобретено
Алистер, приятной наружности молодой человек с типично англо-саксонской длинной челюстью, заметил, как из дома на террасу вышла какая-то пара.
— А вот и мамочка, — с выражением легкого неудовольствия в голосе сказал он. — Она и Филипп. Боже, как все это неловко!
— Дорогуша, ты не должен испытывать никакой неловкости. Тетя Альма любит молоденьких мужчин, и всем это давно известно.
— Да, но кто же заставляет ее выходить за них замуж? Это отвратительно, такое чувство, что она покупает их. Ему двадцать четыре, тогда как ей уже практически шестьдесят.
— Не дай Бог она услышит тебя. Все равно, он такой симпатичный, и, кроме того, у него есть какой-то французский титул. Так что тут не из-за чего испытывать неловкость. Если уж непременно хочешь почувствовать себя неловко, подожди, пока приедет Лаура Лорд, в девичестве Дикси Давенпорт.
— Знаешь, а мне хочется увидеть ее. Вот только где они?
— Она и Джоэл остановились в городе в «Марке Хопкинсе», так что могут немного и припоздниться.
— Если она такая же красивая, как на фотографиях, то она действительно сногсшибательная.
Шарлотта подозрительно посмотрела на жениха.
— Не слишком-то интересуйся ею. Сегодня я — единственная твоя девушка, помнишь?
— Мне нравится, когда ты ревнуешь, — улыбнулся он.
Маркиза де Рошфор, прежде известная как Альма Коллингвуд Бретт, курила папиросу через длинный тонкий черный мундштук и с террасы обозревала прием. Альма, говорившая, что ей пятьдесят (истинный ее возраст держался в строжайшем секрете), была одета сейчас в платье от Вионне с косым декольте; этот свой наряд она приобрела во время ежегодного наезда в Париж. На шее у нее красовались четыре нитки розового бирманского жемчуга и еще одна нитка настоящего черного жемчуга с острова Таити. Все они были скреплены застежкой с бриллиантами и изумрудом; этот изумруд-кабошон, бывший ее любимым камнем, удалось извлечь из-под развалин на Ноб-Хилл после землетрясения. Из всех драгоценностей Эммы после разрушительного землетрясения 1906 года уцелели только украшения, находившиеся в стальном сейфе. Вместе с половиной бабушкиных ювелирных украшений Альма унаследовала от бабки и пылкую любовь к драгоценностям. У Альмы в настоящее время была одна из лучших в Америке коллекций ювелирных изделий, которую для пущей безопасности при оформлении страховки оценили в пятьдесят миллионов долларов. Шестью бриллиантовыми браслетами, сделанными в стиле «арт-деко», которые были сейчас на одной руке, и четырьмя браслетами на другой, Альма демонстрировала всем и каждому свою глубокую страсть к драгоценностям.
— Великолепный выдался вечер, как раз для гостей, — сказала она, когда к ней на террасу поднялись Кертис и Алисия. Алисия была одета в хорошенькое красное шелковое платье от Лавена, на ней было ожерелье из бриллиантов и рубинов — то самое, которое Кертис подарил ей на десятилетие их свадьбы. — И Шарлотта выглядит великолепно.
— Да, они — очень симпатичная молодая пара, — согласилась Алисия, — Мы так рады.
— А где же Джоэл со своей девкой? — спросила Альма, в то время как ее пятый супруг Филипп, маркиз де Рошфор, пришел с двумя бокалами шампанского в руках.
— Должны прибыть с минуты на минуту, — сказал Кертис.
— Думаю, что это moche [44]со стороны Джоэла привозить сюда всяких голливудских бродяжек, зная, что у нас прием по случаю обручения его сестры. Благодарю тебя, дорогой мой… — Взяв у Филиппа шампанское, Альма не заметила, как муж поморщился при его французском слове, употребленном вместо сленгового английского «мерзко». — Хотя Джоэл у нас мастер по части удивительных выходок, что и говорить. Про таких людей говорят «марширует под собственный барабан».