Золото императора династии Цзинь
Шрифт:
К вечеру этого дня со станции во Владивосток ушла телеграмма на имя Левицкого следующего содержания: «Вышли на намеченный маршрут».
А на следующий день на ту же станцию пришёл китаец и протянул телеграфисту смятую бумагу, в которой были завёрнуты деньги, а на бумаге – адрес во Владивостоке и текст телеграммы: «Дядюшку встретили».
Когда обе эти телеграммы дошли до Крабеля, он понял, что зайцы побежали в одну сторону, осталось только ждать, какой из них попадётся к нему в руки.
ГЛАВА 17.
– И какая дальнейшая судьба намечается у тех дров, что мы отбили у манз? – поинтересовался Дудек у Вязова.
– Это не только дрова, сударь – ответил Спиридон Вязов. – Там и ценный лес есть. Лес-то царя-батюшки. Продадут. И дрова тоже. А деньги в казну пойдут. Сейчас война! А она, зараза, денег требует.
– У царя золота не меряно! – сказал Суздальцев.
– И что ж теперь, ценную древесину китайцам даром отдать?
Суздальцев не нашёлся, что ответить простому казаку, так пекущемуся о царской казне, как о собственной мошне. Он-то с товарищами по партии был здесь для того, что бы помочь своей партии свергнуть царский режим с его казной, войной и казаками.
Они ехали на станцию отправить телеграмму Левицкому.
От станции их путь лежал по просёлочной дороге на юго-восток. Два с половиной дня им предстояло быть вместе с уссурийцами. Два с половиной дня казаки обучали их азам обращения с лошадьми.
На востоке с севера на юг высилась громада Сихотэ-Алиня.
За старообрядческой деревней, в предгорье у реки встали на последнюю ночевку. Наутро казаки собирались назад.
– Вот эта дорога ведёт к корейской деревне – сказал Вязов, указывая на еле заметную тропинку, - там и проводника найдёте.
Вечером развели большой длинный костёр и все вместе сели за прощальный ужин. Развели спирт. Выпили, закусили.
– Это корейцы ходят к староверам или староверы к корейцам? – спросил Суздальцев.
– По-разному – ответил Вязов. – Но в основном корейцы к староверам.
– Деревня-то большая.
– Это село.
– А где церковь?
– Какая церковь? Беспоповцы. В часовне молятся. Нет попов – нет и церкви.
– Без попов – задумчиво сказал Пилипчук, - может оно и лучше.
– Это почему? – насторожённо спросил Вязов.
– Как почему? В церковь вошёл – считай, что тебя ободрали! За свечки - плати, за записки – плати! И за всё цена стоит! Я, может быть, тысячу рублей церкви пожертвую, если ко мне с уважением!
– Гордей, - сказал Кумарёв с усмешкой, - а у тебя тысяча своя собственная когда-нибудь была?
– Это я для примера – отмахнулся Пилипчук.
– Это, да – сказал казак по фамилии Шилов, - в России случай был. Пришёл в церковь инородец и говорит: «Креститься хочу». А поп ему: «Деньги давай». Он: «Нет денег, батюшка». А поп ему: «Ну, тогда и иди с Богом!» Тот было и пошёл не с чем, да мы его остановили, скинулись и окрестили инородца. Не всё ж нам
И казак благочистиво перекрестился.
– То в России – возразил Вязов. – У нас, вроде, всё хорошо.
– У вас – может быть и хорошо!- сказал Суздальцев.- А так-то и здесь дерьма хватает. Поп вещает: «Не чревоугодничай!» А у самого чрево какое!
– Так есть же и святые! – возразил Вязов. – Иоанн Кронштадтский, например.
– Он уж лет семь как помер – сказал Ракитенко.
– Что ж – перекрестился Вязов на луну, - царство ему небесное. И всё ж! Был праведник! Я его сам видел, когда в Питере служил!
– А праведник ли был?- возразил Суздальцев.
– Говорят его хлысты за своего почитали! Называли воплощением Христа!
– Тьпфу, ты! – сплюнул Вязов – Такое и слушать-то противно! Хлысты! А старец всё-таки святой был, царство ему небесное! – и Вязов снова перекрестился.
– Есть и ещё один старец из хлыстов – сказал Суздальцев. – Прям в царских хоромах устроился.
– Какой же это может быть старец, если он из хлыстов? – возмутился Вязов. – Это кто же будет?
– Да Гришка Распутин – сказал Черкашин, - ты, чай, слышал?
– Да, слыхал! Чай не медведи, хоть и в лесу живём. Не ты один такой ушастый. Это что ж так прям с царём-батюшкой запросто?
– С царём-батюшкой – подтвердил Суздальцев.
– Да если бы с царём, то ладно – сказал Черкашин, - подумаешь, царёв собутыльник! Царь, чай, не пашет, что ему не пить? С царицей он.
– Что, с царицей? – не понял Вязов.
– Да вот что-то с царицей – засмеялся Черкашин.
– Говорят, - сказал Суздальцев, - что он царевича лечит.
– И что бают? – спросил Вязов. – От чего лечат?
– Болезнь у него такая – кровь не сворачивается.
– Это как?
– Так. Один порез и кровь не остановишь!- сказал Суздальцев.- Болезнь такая царей, королей и прочих императоров!
– И, главное, - добавил Ракитенко, - переносят болезнь эту бабы, сами при этом не болея. При такой болезни, мужской пол доживает хорошо, если до шестнадцати лет. Так что не жилец наш царевич Алексей.
– Мать честная! – удивился Вязов.
– Куда ж его тятька-то смотрел, когда ему невесту таку сватал?
– Так он и не сватал – ответил ему Дудек. – Он против был.
– Николай сначала похоронил отца, - пояснил Суздальцев, - потом вступил на престол, а потом уже женился. У него и сороковины, и медовый месяц – всё сразу было.
– Как-то не по-людски – покачал головой Вязов, - и отца ослушался и конца поминок не дождался.
– Не по-людски – согласился Суздальцев. – А что было на Ходынке в Москве и в январе пятого года, неужели не знаете?
– Как не знать – знаем. Хреновые это приметы для царства-то нашего.