Золото муравьев
Шрифт:
Это был намек на известную только местным жителям долину, своего рода заповедник горных трав. Все врачеватели окрестных монастырей отправлялись туда для сбора тех лекарственных растений, которые наряду с волчьими лапами и сушеными задними лапками лягушек составляют основу их чудодейственного врачебного арсенала. Посетить эту долину было одним из самых горячих моих желаний.
На следующий день мы влезли в грузовик, идущий в Заскар. Водитель завел мотор, и машина, отчаянно сигналя, стала пробираться сквозь толпу. Так началось наше двухдневное путешествие, сопровождавшееся немилосердной тряской по ухабам и выбоинам, которые местные жители безуспешно пытались засыпать к приезду его святейшества. Сквозь завесу пыли нам редко удавалось рассмотреть окружавший нас великолепный пейзаж. От самого Каргила дорога постоянно шла в гору по величественной долине реки Суру, которую окружали скалистые горы, увенчанные искрящимися снежными пиками. Тут и там по долине были разбросаны селения, похожие на оазисы. Время от времени луч солнца освещал серебристые купола маленьких мечетей. Мне вспомнилось, что Херрманн считал эту долину тем местом, где, возможно, находились легендарные золотые прииски, упоминавшиеся Геродотом. Это предположение нужно было проверить.
Последние семьдесят пять километров дороги, проложенной по долине реки Суру, проходят по безлюдной местности, где царят ледники. Они спускаются с двойной цепи горных вершин, самая высокая из которых, Нункун, достигает 7135 метров над уровнем моря. Эта долина завершается небольшой каменистой площадкой, окруженной со всех сторон горами. Здесь, на высоте 4400 метров, четыре бурные речушки спускаются с гор, омывая стены монастыря Рингдом, западнее которого ламаистских монастырей уже нет. Рингдом-Гомпа («гомпа» по-тибетски — «монастырь») расположен в одном из наиболее холодных мест обитаемой части планеты. На протяжении всего года ртутный столбик термометра опускается ночью ниже нуля. Но величавая красота этих мест заставляет забывать о суровости природных условий. Дальше за Рингдомом, по другую сторону перевала Пенси-ла, простирается затерянная в горах ледяная долина Заскара.
Первую после прибытия ночь мы провели в палатке, которую поставили рядом с монастырем. Вечером, когда мы сидели, греясь у нашей маленькой печки, Нордруп рассказал о своей последней мечте: построить дом, настоящий дом, и переселиться туда из своей хижины, где всего одна-единственная комната. Дом он построит от начала и до конца сам, а начнет строительство года через четыре, может, через пять, когда подрастут тополя, посаженные им около его нынешнего жилища. Была у Нордрупа и еще одна мечта — перегородить проходящий через его поселок горный поток и устроить водяную мельницу, чтобы молоть ячмень. Для осуществления этого ему нужно будет целую неделю шагать по горным перевалам, пройти по ледникам ущелья Умази-ла (5350 метров над уровнем моря), чтобы принести на своих плечах бревно, подходящее для изготовления мельничного желоба. Из этого примера ясно, насколько ценна здесь древесина. Мисси, внимательно слушавшая рассказ, была поражена: перед ней во всей своей красе представали реальные условия будничной жизни обитателей Заскара. Моя спутница по нынешней экспедиции немало повидала на своем веку: она объездила всю Европу, свободно говорила на четырех языках. Теперь для нее открывался совершенно иной мир. Мир, где техника была простой и понятной, мир, в котором физический труд был не только необходимостью, но и доставлял удовольствие. Словом — мир Гималаев.
Лагерь экспедиции в долине реки Доды близ Гиагама.
Мисси всегда была неплохой спортсменкой, и, по ее собственным словам, мотопробеги и конные прогулки привлекали ее гораздо больше путешествий в кузове грузовика. Впрочем, ей удалось великолепно приспособиться к условиям Гималаев, и, глядя на нее, никто бы не подумал, что эта женщина никогда раньше не ночевала в палатке. Вскоре наше жилище со всех сторон окружили местные дети и их родители. И маленькие, и большие показывали нам свои ссадины и порезы. Вот где пригодились запасы бинтов и всевозможных таблеток. Рост Мисси явно произвел ошеломляющее впечатление на детей, но при помощи улыбки и скромных знаний тибетского языка ей быстро удалось вполне расположить их к себе и даже добиться того, чтобы наши маленькие гости обратили внимание на протекавший рядом ручей.
— Та-та пух-пух! — повторяла Мисси. — Сначала поди вымойся, а потом уже я тебя перевяжу. Да-да, вымойся, вымойся… Весь…
Плохо ли, хорошо ли, но дети ее понимали или по крайней мере старались понять. Облившись прямо в одежде ледяной водой с головы до ног, они возвращались и становились в очередь к «ани-ла», как они ее называли. Мисси раздавала конфеты, перевязывала ссадины, и чувствовалось — теперь она поняла, что меня всегда так привлекало в жителях Гималаев. Их жизнерадостность и сердечность завоевали не только мое сердце — в свое время они покорили Лейтнера, Шоу и многих других мало склонных к чувствительности викторианцев.
На следующий день мы заняли свои места в кузове грузовика и снова покатили по ухабам сквозь облака пыли. К вечеру, преодолев спуск по западному склону хребта Заскар, грузовик доставил нас в селение Сунри, где жил Нордруп. Сунри состоит из трех десятков беленых саманных домиков с маленькими, зарешеченными окошечками. Заскар — один из самых высокогорных районов в мире, снег лежит здесь шесть месяцев в году. В холода жители долины спускаются в подвальные помещения без окон и согреваются возле очагов, которые топятся ячьими кизяками — единственным горючим материалом в этой безлесной местности. За теми редкими деревьями, которым, несмотря ни на что, удается закрепиться на здешней почве, жители поселков ухаживают так, как мы ухаживаем за цветами. И Нордруп ухаживал за тополиной рощицей, посаженной им возле своей хижины и предназначенной для постройки дома его мечты. В этом игрушечном леске мы и разбили свой лагерь.
Утром нас разбудили крики ребятишек, гнавших овец на пастбище. Эхо их голосов сливалось в единый хор с журчанием ручейка, протекавшего неподалеку. Когда я откинул полог палатки, моему взору предстали остроконечные вершины Большого Гималайского хребта. Воздух здесь, на высоте 4000 метров, был кристально чистым, и я совершенно четко видел скалы и ледники, находившиеся от нас на расстоянии многих километров. В этом пейзаже не было полутонов, граница между светом и тенью проходила резко, так же, как, к примеру, граница между темной и освещенной частями лунного диска. Северная сторона Гималаев, куда не доходит дыхание муссона, — это ледяная пустыня с необычайно суровым климатом.
Я задавал себе вопрос, что же заставило людей поселиться в этой столь обделенной природой местности? Оттеснили ли их сюда из более приветливых мест враги, как уверяют иные ученые мужи? Или же их, как и меня самого, привлекла суровая красота? В конце концов уссурийский тигр явно не мечтает переселиться в тропические джунгли, и уж наверняка никто не в состоянии со всей точностью определить, где больше нравится перелетным птицам — в странах с жарким или умеренным климатом. Общечеловеческая тяга к тропикам и солнечным пляжам — явление чисто современное.
И все-таки жить на такой высоте нелегко. Нам понадобилось около полутора месяцев для полной акклиматизации. Для идеального же приспособления к подобным высотам нужна не только привычка, но и соответствующие изменения в организме. Вспомним необычайно большой объем легких у перуанских индейцев. Жители Тибета и Гималаев объемом грудной клетки и прочими деталями строения тела не отличаются от родственных народов, живущих на окрестных равнинах. Впрочем, типичный для всех представителей монголоидной расы широкий нос хорошо согревает вдыхаемый холодный воздух, а пухлые, обильно снабженные кровеносными сосудами кисти рук и щеки прекрасно приспособлены к длительному пребыванию на холоде. Существовали ли в этих местах исконные обитатели Гималаев, исконные горные жители, такие, как перуанские инки? Ответ на этот вопрос и должна была искать наша экспедиция.
Мы еще не оправились толком от переезда, куда более утомительного, чем пеший переход, как я приступил к поискам материальных памятников древнейшей истории Заскара, в частности рисунков на камне. Я надеялся, что благодаря им нам удастся узнать что-нибудь о первых обитателях долины. Прежде всего мы с Мисси отправились к подножию утеса неподалеку от поселка, где ранее я заприметил крупный обломок скалы, покрытый изображениями горных козлов. Художник нарисовал целое стадо этих животных, которых преследовали два охотника с луками. Рядом с охотниками были изображены несколько собак, гнавшихся за стадом или старавшихся окружить его. Эта сцена была выбита на скале распространенным в большинстве районов Гималаев способом: острым твердым орудием, вероятно, просто обломком камня художник наносил множество точек, выстраивая их в линии. Специалисты так и называют эту технику — «точечная». Животные были нарисованы в весьма упрощенной, если не сказать стилизованной манере, изображения же людей походили на детские рисунки. Но в целом рисунок производил впечатление строгого изящества и законченности.