Золото Ольта

Эйлат Гидеон

— Разве их убил не Темный Ольт? Пребывай Пенат в облике человека, он бы пожал плечами. А лишайник просто съежился на мгновение.

— Темному Ольту, — с презрением сказал он, — не пришлось даже седалища отрывать от груды золота ради этих трусов.

— Значит, их прикончил ты, — обвиняюще заключил Конан.

— Я? — возмутился Пенат. — Их погубили собственные глупость и трусость. Первые двое сорвались со скалы и разбились, третий умер от разрыва сердца, четвертый и пятый утонули в подземной реке, шестого пырнул ножом товарищ, приняв за призрак.

Потом седьмой и восьмой забились в расселину и, сойдя с ума от ужаса, наложили на себя руки.

— Они испугались тебя, — упорствовал Конан. — Значит, это ты виновен в их смерти.

— Ладно, пусть я виновен, — раздраженно уступил лишайник. — Право, эти суеверные бедняги не стоят того, чтобы о них вспоминать. Они — часть ненужного прошлого. Давай лучше потолкуем о настоящем…

— Я иду наверх, — отрезал Конан.

— Но почему? — удивленно спросил Пенат. — Ты что, не хочешь разбогатеть?

— Из твоей уютной норки, — сказал киммериец, — никто еще не возвращался. Я хочу нарушить эту милую традицию.

Лишайник тяжко вздохнул.

— Я знаю, у вас, людей, есть излюбленная поговорка: «Лучше быть живым трусом, чем мертвым храбрецом». Что ж, видно, я тебя не за того принял.

Услышать упрек в трусости от какого-то блеклого пятнышка на стене? Конан был настолько великодушен, что не растер его в пыль подошвой сапога.

— Ты такое же ничтожество, как слуги Найрама, — заключил неблагодарный лишайник.

— Почем я знаю, — хрипло произнес Конан, — что ты не врешь? А вдруг никакого золота в этом логове нет?

Дух Подземелья молчал. Конан вдруг почувствовал, что не в силах оторвать взгляда от округлого серого пятнышка. Лишайник быстро расползался по стене и светлел, обретая прозрачность.

Теперь киммериец смотрел в просторный подземный зал, освещенный множеством светильников — таких же, как тот, который он все еще держал в левой руке.

Посреди зала играла всеми мыслимыми и немыслимыми красками высокая груда золота и драгоценных камней. На ее вершине восседал меднокожий великан в одной набедренной повязке. Он заливался счастливым смехом, горстями черпая сокровища и позволяя им сыпаться меж громадными узловатыми пальцами; при этом на его руках и груди перекатывались мускулы, каждый толщиною с оглоблю. В густой курчавой бороде и пышной шевелюре сверкали золотые песчинки. Он выудил из груды ослепительно сверкающий смарагд величиной с кулак, сунул за щеку, закрыл глаза и блаженно зачмокал. Точь-в-точь младенец, получивший леденец.

— Золото существует, и существует Темный Ольт, — прозвучал голос из плошки в руке Конана. — Этот зал — не здесь, он на самом дне пещеры. С моей помощью Далион проник туда, но Темный Ольт оказался сильней и хитрей, и теперь Далион — его пленник.

Угол подземного зала был отгорожен частоколом перламутровых сталагмитов одинаковой толщины и высоты. В этой необыкновенной клетке, безвольно свесив голову на грудь, сидел юноша в дорогой белой одежде.

— Если ты не спасешь его, он вскоре умрет, — сказал Пенат. —

А если спасешь, Далион отдаст тебе самое дорогое, что у него есть.

У Конана вдруг пересохло в горле.

— Ты уверен?

— Вполне, — сказал дух Подземелья.

Конану отчетливо представилась заплаканная красавица, понуро сидящая на вершине холма. «А ведь я — ее последняя надежда, — подумал он. — Если я не доберусь до Темного Ольта, то никто не доберется. И быть ей тогда вдовой. Но если я спасу ее мужа… первая ночь достанется мне. И Найрам с Блафемом не воспротивятся. Далион им не позволит. Ведь я с него возьму клятву».

— Чего стоит слово юного бездельника? — с напускной пренебрежительностью буркнул Конан.

— Далион — человек чести, — уверенно сказал дух Подземелья. — Уж я-то знаю.

И тут Конан понял, что пойдет дальше. Не ради сокровищ и ласк красавицы. Вернее, не только ради золота и ласк. Он хотел видеть, как высокомерие на лицах Найрама и Блафема уступит место бессильной злобе.

* * *

— Человек, ты прожил бы гораздо дольше, — сказала черная птица, — если бы не зарился на чужое.

В поединке с Конаном она лишилась когтистой лапы и кончика крыла, но это ничуть не остудило ее храбрости. Она лишь решила перевести дух.

— Кто ты? — зло спросил Конан, вися над пропастью. — И что тебе от меня надо?

— Я служанка Темного Ольта, — охотно отвечала птица. — И послана за твоим сердцем.

Конан зажал меч в зубах и схватился за каменный выступ второй рукой. Рывком подтянулся и лег животом на острую кромку карниза. Гигантская птица злобно каркнула — видно, не ожидала от противника такой ловкости. Она напала врасплох, со спины, и, столкнув киммерийца, уже торжествовала победу. Его спасли выступ, оказавшийся прямо под ногой, и сильные пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в камень. Ну и мастерство фехтовальщика, разумеется: левой рукой он сражался ничуть не хуже, чем правой.

Над головой захлопали крылья. Конан резко перевернулся на спину и ударил ногой вверх. Подошва сапога угодила по кровоточащей культе. Птица каркнула и отпрянула, а в следующее мгновение киммериец был уже на ногах, и меч, описав в сумраке полукруг, с хрустом впился в тонкую костистую шею. Судорожно всплескивая крыльями, сжимая и разжимая когти на уцелевшей ноге, посланница Темного Ольта улетела в бездну. Конан устало сел на карниз.

— Эй, проводник, — зло окликнул он, — где тебя демоны носят?

— Я здесь, человек. — С потолка прямо к его носу спустился на серебристой ниточке белый паук. — Не брани меня, я сам застигнут врасплох. Едва успел превратиться в уступ под твоей ногой. Увы, мое волшебство далеко не то, что в былые годы. Я чахну, и если ты не убьешь Темного Ольта…

— То он убьет меня, — проворчал Конан. — Хватит канючить, отступать мне уже поздно. Я должен прикончить Ольта. Хотя бы ради целости собственной шкуры.

Несколько мгновений он помолчал, собираясь с мыслями, затем спросил: