Золото Виннету (Виннету - 3)
Шрифт:
– Мой брат хочет, чтобы я вернул ему свободу?
Юноша в изумлении впился в меня глазами.
– Разве бледнолицые отпускают на свободу краснокожих воинов, чья жизнь в их руках?
– Если мой краснокожий брат даст мне слово, что не попытается убежать и пойдет со мной к вигваму своего отца, то я сниму с него путы и дам коня и оружие.
– Уфф! У Олд Шеттерхэнда крепкая рука и большое сердце. Он не похож на других бледнолицых. Могу я быть уверен, что он говорит то, что думает?
– Я никогда не лгу. Будет ли мой краснокожий брат
– Ма-Рам будет послушен воле Олд Шеттерхэнда!
– Тогда пусть Ма-Рам примет из моих рук дым мира и пусть его душа превратится в дым, а тело - в пепел, если он нарушит данную клятву.
Я вывел из укрытия моего мустанга и достал из сумки две сигары. Это были тонкие гаванские сигары, взятые мною в лагере стейкменов. Освободив пленника, я усадил его рядом с собой, и мы закурили, в точности исполняя ритуал братания.
– Разве у бледнолицых нет Великого Духа, который бы дал святую глину для трубки мира?
– спросил Ма-Рам после того, как были произнесены обычные в таких случаях слова.
– Великий Дух бледнолицых могущественнее и сильнее всех остальных духов, и он дал много глины для трубок. Но бледнолицые курят трубки только в своих вигвамах, а в прерии пьют дым мира из сигар, которые занимают намного меньше места.
– Уфф! Сикарр! Великий Дух бледнолицых очень мудр. Сикарр удобнее, чем трубка!
– удивился простодушный юноша, безбожно коверкая новое слово.
Боб, все еще боявшийся, что индеец не простил ему пощечину, заметив, что мы мирно сидим и курим, решил присоединиться к нам, чтобы обезопасить себя от мести.
– Масса Чарли, разрешите и Бобу покурить дым мира с краснокожим, попросил он.
– Вот и тебе сигара, но ты кури ее в пути. Нам уже пора выступать, ответил я.
Нам действительно было пора трогаться в путь. Команч отобрал из приведенных мною лошадей свою и вспрыгнул ей на спину. Боб сел на второго коня, а остальных я повел в поводу за своим мустангом.
К тому времени я уже хорошо знал нравы индейцев. Обмануть врага считается доблестью у краснокожих, однако же дым мира часто связывает их крепче, чем самая страшная клятва. Поэтому я не опасался, что Ма-Рам попытается бежать.
В поисках следов команчей нам пришлось обогнуть горный хребет, отделявший нас от долины, и выехать на равнину. Индейцы, оставленные охранять вход в долину, увидев нас, подняли жуткий вой, но их крики были нам не страшны: оставшись без лошадей, часовые никак не могли пуститься в погоню за нами. Ма-Рам, несмотря на молодость, настолько хорошо владел собой, что его бесстрастное бронзовое лицо даже не дрогнуло. Он молча ехал рядом со мной, не пытаясь оглянуться.
Под вечер мы уже добрались до Пекос и остановились на ночлег. В переметных сумах индейца был изрядный запас вяленого мяса, поэтому мы могли не тратить время на охоту. Расстояние между нами и команчами, которых я обвел вокруг пальца в долине, стало так велико, что можно было не бояться, что за ночь они сумеют настигнуть нас. Краснокожие бесстрастны по натуре, а суровое воспитание приучает их скрывать свои чувства. Однако наш молодой пленник вел себя слишком невозмутимо даже для индейца. Возможно, со временем ему предстояло стать великим воином. Ни жестом, ни словом он ни разу не выдал своего волнения и сразу же лег спать. А я и Боб по очереди стояли на часах. С рассветом я снял сбрую с четырех ненужных нам лошадей и загнал их в воду. Животные переплыли реку и исчезли в лесу на противоположном берегу. Ма-Рам молча наблюдал за моими действиями.
Следы, по которым мы шли, отчетливо виднелись на траве, а это говорило о том, что команчи не опасались погони. К тому же зачем трем сотням воинов опасаться одного бледнолицего? Их отряд держался правого берега реки и двигался вниз по течению до того места, где Пекос пробила своими водами глубокий каньон в Сьерра-Гуадалупе. Там следы расходились, и я долго ломал голову, не понимая, зачем индейцам понадобилось разделяться. Большая их часть повернула в горы, а остальные продолжили путь в прежнем направлении.
Я спрыгнул с лошади и внимательно осмотрел следы. Отпечатки копыт старой Тони, хорошо известные мне, вели вдоль реки.
– Сыновья команчей отправились на могилу великого вождя?
– спросил я Ма-Рама.
– Мой брат сказал правду.
– А те, - указал я на след отряда, ушедшего вдоль реки, - повели пленников к вигвамам команчей?
– Так приказали вожди ракурроев.
– Сыновья ракурроев увезли с собой сокровища бледнолицых?
– Они оставили их у себя, так как не знают, кому из бледнолицых принадлежит золото.
– Где стоят их вигвамы?
– В прерии, на берегу реки, которую белые люди называют Пекос.
– Ты хочешь сказать, в прерии между теми двумя горными хребтами?
– Да.
– В таком случае мы не пойдем по следу, а повернем к югу.
– Мой белый брат - мудрый воин, но сейчас он ошибается. В горах к югу отсюда нет воды ни для нас, ни для лошадей.
Я посмотрел ему в глаза, но краснокожий не отвел взгляд.
– Видел ли когда-нибудь мой брат-команч горы у большой реки, на которых бы не было воды? Ручьи текут в долину с каждой горы.
– Мой бледнолицый брат скоро сам убедится, кто прав!
– упорствовал молодой хитрец.
– Я догадываюсь, почему Ма-Рам не хочет идти в горы.
– Тогда пусть мой брат скажет мне об этом.
– Сыновья ракурроев едут с пленниками вдоль реки. Если я направлюсь на юг, то нагоню их еще до того, как они доберутся до своих вигвамов.
Чувствуя, что я разгадал его уловку, краснокожий умолк.
Вдоль реки вели следы шестнадцати лошадей, а это значило, что Виннету, Сэма и Бернарда охраняют тринадцать воинов. Рассчитывать на помощь Боба не приходилось: этот старый добрый негр не был воином. Сражаться же в открытую с сильным вооруженным отрядом было нельзя: в случае нападения охрана могла перебить пленников.