Золото. Назад в СССР 1
Шрифт:
Присев на корточки рядом, я отложил своё ружье и распахнул горловину. Внутри оказались одежда, тетрадь в которой велся журнал геологоразведки, кружка с ложкой, другие личные вещи Гибаряна.
Было понятно, что кто-то отобрал запасы еды, оружие и боеприпасы, геологический инструмент. А остальное бросил за ненадобностью.
— Ну-ка подай мне, пожалуйста, записи, Илья — протянул к тетради руку Куницын.
Я выполнил его просьбу. Куницын посветил себе фонариком и начал изучать тетрадь
—
— Вот, как назло, те страницы, на которых можно было бы определить где именно нашли золотоносную жилу — вырваны с корнем.
Он приоткрыл и показал отсутствующие листы. Гунько повернулся ко мне и высокомерно спросил:
— Ты приложил к этому руку? Зря мы его в яранге не обыскали.
Он начал меня доставать. Я вскочил на ноги и сильно толкнул его ладонями в грудь.
— Слышишь, ты, урод! Ты что следователем заделался?
Он не ожидал такой реакции от меня и отступил.
— Гунько! Прекрати нести чушь! Илья прав. Я ему и Выквану верю. Я уверен, что он не бросил товарища, а отправился за помощью.
— Еще раз посмотришь косо в мою сторону или огульно обвинишь меня в том, чего я не делал, то знай — я тебе рожу разобью. Какого хрена ты меня гадом считаешь. Тебя же с нам не было, Гунько. Что ты из себя строишь? Ты же сам не уверен в своих обвинениях.
Гунько немного растерялся от того, что Куницын поддержал меня, а не его. Он повел плечами, отступил и теперь посмотрел с недоверием на своего начальника.
Параноик хренов. Вообще на Севере, в Зоне, таких не любят, они не в состоянии тут находится долго. Судьба таких либо перемалывает, либо выплевывает.
— Прекратите ссору. Это приказ. Оставьте свои претензии при себе. Давайте, разбивать лагерь. Илья позже, в палатке попробуем вместе разобраться в записях, вдруг что-нибудь вспомнишь?
— Выкван сказал, что видел следы? Утром можем пойти по ним, если они сохранились. Что он говорил про троих?
— Да из Красносолья двое заключенных сбежали, Выкван считает, что они могли захватить Гибаряна, пока ты за помощью ходил. Ты ничего не помнишь, может видели людей?
— Людей точно не помню. Я и вас не особо помнил, когда вы пришли, Владилен Викторович, а разобраться попробуем, — ответил я достал молоток и стал забивать колья для установки палатки.
Место для стоянки геологи и разведчики выбирали по простому принципу — лагерь разбивался там, где находили следы прежнего пребывания местных пастухов-оленеводов.
Они в ненадежных, опасных местах лагерь разбивать не станут.
Конечно все мы знали, что выбирая место для новой стоянки, местные выбирают не там, где удобнее человеку.
А то место, где будет сытнее оленям. И это не «жертвование своими интересами», а дальновидность и здравый смысл. Олень — это и еда, и тепло, и крыша над головой.
Олень без человека выживет, а человек без оленя — нет. Поэтому заботясь об оленях, кочевник обеспечивает себе надежное будущее.
Сколько бы ни изучали природу этого сурового и красивого края, пастухи всегда опережали нас в знании.
Простые правила выживания в тундре, впитанные с молоком матери, позволяли им знать об этом суровом пространстве несоизмеримо больше, чем нам, пришлым.
Они вбирали места стоянки интуитивно. И не всегда могли объяснить причину выбора.
Но эти места всегда были вдали от троп диких хищников, наименее проветриваемые ледяными ветрами, и богатые растительной пищей и удаленные от колоний гнуса, который порой был более опасен для человека, чем хищник.
Через полчаса мы натянули палатку, разожгли огонь из валежника, плотно поужинали и пытались разобраться в записях журнала.
Очень скоро мы пришли к выводу, что хроника и маршруты движения нашего с Гибаряном двухнедельного выхода отсутствует.
Вырваны три листа, по которым, собственно, можно было узнать маршрут и координаты, где мы наши и намыли такую крупную партию золота.
— Как думаешь, в рюкзаке у Гибаряна могли быть еще крупные самородки? — спросил меня Куницын, отхлебывая горячий чай из эмалированной кружки после
— Не знаю, Владилен Викторович, вполне допускаю. Но не могу ничего сказать точно.
— Мне почему-то кажется, что, как опытный геолог, Гибарян не стал бы вырывать листы, а забрал бы всю тетрадь, — рассуждал Куницын
— Ну вы же знаете Владилен Викторович, что в критической ситуации в походе или в разведке, каждые сто грамм имеют значение.
Если предположить, что версия про двух зеков, захвативших Гибаряна правдива, то им кроме еды и оружия, нужно было тащить еще и его на своем горбу. Он был совсем не транспортабельным.
Готовясь ко сну, я вспомнил наш последний с ним разговор.
Его переломанная нога болела все сильнее. Она была в ужасном состоянии. Распухла и посинела выше лодыжки. Он совсем не мог обуваться.
Мы поняли, что не сможем идти дальше в таком темпе. Я пробовал соорудить, что-то типа носилок из лап карликового кедра.
Но мы отказались от этой затеи, потому что двигались по триста метров в сутки. «Проще» было таскать Гибаряна на себе.
При этом он был крупным высоким мужчиной, весом за сто килограмм. Через трое суток пути, мы приняли единственное разумное решение, которое позволило бы добраться до медицины и спасти Гибаряна и его ногу — обратиться за помощью к оленеводам.