Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
Шрифт:
– Мы его в беде не оставим.
Осмомысл спустился с крыльца, а приезжие стояли, склонившись; челядь же упала перед ним на колени. Он приблизился к Ольге, обнял и коснулся трижды щекой щеки, но поцеловать не соблаговолил, - это все отметили. Лишь облобызался с детьми, Якова по-дружески ущипнул, а любимицу Ярославну удостоил словами:
– Рад, что ты совсем не кручинишься по несостоявшейся свадьбе.
– А чего ж кручиниться, коли Господу было так угодно?
– Правильно толкуешь. Женихов и у нас - пруд пруди. Подберём достойного.
Девочка откликнулась:
– Только не из Мстиславичей. Больно они похожи на жаб.
Все вокруг рассмеялись. А отец ответил с улыбкой:
– Интересное наблюдение. Я его обдумаю.
На дворе чуть поодаль стоял Ростислав-Чаргобай; Галицкий владыка дал ему в правление земли близ Тысменицы, он хотел уехать ещё вчера, но решил задержаться, чтобы посмотреть на Ольгу с семейством. Молодой, стройный, загорелый, с угольями глаз, перешедшими к нему от матери Тулчи, с крепкой шеей от отца Ивана, витязь был пригож и ловил на себе взоры многих женщин. В том числе и Фроси. Та взглянула и тотчас опустила веки. И подумала: «Вот бы за кого я пошла!» «Как же хороша юная княжна!
– в то же самое время оценил её троюродный брат.
– Я бы взял такую. Может быть, посвататься? Нет, остерегусь. Доброты Ярослава для меня достаточно. Как бы не прослыть наглецом!» Но приятное личико Евфросиньи не давало ему покоя много дней. Да и он часто приходил к ней во сне. Встретились они зимой 1165 года, после Рождества, в пору Святок.
6
Новый-старый быт в княжеском дворце постепенно наладился. Ольга Юрьевна вновь командовала вовсю - и хозяйственной жизнью, и приёмом гостей; правда, Ярослав так ни разу и не соизволил заглянуть в женины покои ночью - даже днём избегал подниматься в терем. Но приличия соблюдались полностью: вместе выходили на люди, вместе посещали заутрени в воскресенье, сообща принимали важные решения по дому. А княгиня желала большего. Иногда, одиноко лёжа в постели, даже представляла, как в юности: вот супруг появляется на её пороге, обнимает, целует и нетерпеливо ласкает, прежде чем решительно овладеть; и от этих откровенных мечтаний у наследницы Долгорукого даже набухали и твердели соски, а возникшее напряжение удавалось снять, только выпив ковш холодного квасу или встав под прохладный ветерок из окна. Наконец, нe выдержав, завела разговор с Осмомыслом первая. Он устроился за столом и, читая толстую философскую книгу, привезённую из Царь-града, делал выписки на пергаменте. Ольга села рядом и спросила мягко:
– Не помешаю?
Князь ответил рассеянно:
– Нет… пожалуйста… оставайся… - продолжая заниматься любимым делом.
Вид сосредоточенного супруга умилил её: эта погружённость в себя и работа мысли, одухотворённость лица и божественный свет в глазах; вместе с тем было что-то детское, ученическое, забавное в том, как вполне серьёзный и взрослый мужчина, повелитель необъятных земель, медленно и старательно покрывает пергамент буквами кириллицы. Долгорукая слегка улыбнулась. Он заметил и проговорил, продолжая трудиться:
– Что смешного?
– Ничего решительно. Просто ты мне люб.
У него подпрыгнули брови. Галицкий владыка вперил очи в жену:
– Может быть, не будем - «люб», «не люб»?
– Отчего не будем?
Муж вздохнул - грустно, глубоко:
– Ты плела заговор с Вонифатьичем, я тебе изменял, чем нарушил клятву перед алтарём Господним… Тем не менее мы нашли в себе силы примириться. Для чего же бередить не зажившие ещё раны?
Та заволновалась:
– Боже ж мой, я наоборот - прошлое вспоминать не думаю, пусть быстрее зарастает быльём. Надо наново строить жизнь.
Ярослав отложил перо, снова посмотрел удивлённо:
– Да неужто переменилась, хочешь настоящей семьи?
– Я мечтаю о сём. Быть соломенной вдовой очень неприятно. Размышляешь все: в чём была не права, что явилось причиной размолвки?.. И поверь: прежней Ольги нет - своенравной, крикливой, мерзкой. Есть другая - кроткая, уступчивая, тихая. Любящая мужа безмерно. Мать его детей…
Помолчав, он спросил ещё:
– Обещаешь не чинить козней супротив Олега Настасьича?
Долгорукая всплеснула руками:
– Господи, зачем? Пусть себе растёт, жалко, что ли? Можешь даже поселить его с нами… Или нет? В общем, как захочешь.
– Видимо, в Тысменице для него покойнее.
– Возражать не стану. Как тебе угодно. Но и в Галиче я приму его без косого взгляда.
– Ты и впрямь иная…
– Столько лет прошло! Мы с годами умнеем… Не желаешь ли сходить в баньку? Вспомнить молодость? У меня и берёзовые венички наготове.
Осмомысл расплылся:
– Ух, какая шустрая! Дай в себя прийти… Впрочем, распорядись, затопи. Это мысль хорошая.
– Апосля отдохнём с пивом да галушками…
– …с вяленым рыбцом…
– …да с варёными раками…
– Любо, любо! Ну, ступай, ступай, я ужо закончу… Словом, их супружество сделалось во всех отношениях полноценным. И когда на исповеди у отца Александра Осмомысл откровенно в этом признался, духовник возблагодарил Небо:
– Слава Богу! Колдовские чары утратили силу, плачет лукавый у себя в преисподней, ибо потерял над твоею душою власть! Ты опять в лоне Заповедей Господних. Весь народ Галича ликует!
Ярослав ответил:
– Может быть, и так. Но смириться с тем, что Настасья - ведьма и творила злые дела именем нечистого, не желаю. А Олег Настасьич? Порождение зла?
– Он дитя греха. И живой укор твоему безволию.
– Грех на мне, но не на ребёнке. Сын мой свят, как любой младенец в возрасте невинности.
– Но на нём печать матери-безбожницы. И не смей перечить! Ибо, возражая, ты опять погружаешься в бурную пучину прежней ереси. Ты раскаялся, вновь обрёл семью, освящённую Церковью, и негоже оправдывать гнусные поступки.
Князь упрямо пробормотал:
– Пусть меня сжигают живьём, но и на костре я не отрекусь от Олега.
Александр покраснел от негодования:
– Богохульствуешь, Господа гневишь!
– Нет, неправда.
– Осмомысл поднялся.
– Бог любое чадо своё лелеет и любит. А Олег раб Божий, ибо был крещён. Вот и я любить его буду, несмотря ни на что. Ибо в нём - искра Божья.
Пожилой игумен перекрестился:
– Поживём - увидим, чья в нём искра… А теперь молись. Прежние твои грехи отпускаю, а речей греховных воспринять не могу. И пока не осознаешь сего, мы с тобой не помиримся.