Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
Шрифт:
– А кому - ему-то?
– удивился Олексич.
– Разве ты не понял? Ростиславу Ивачичу, моему троюродному братцу.
– Будет сделано.
– Улыбнувшись, запрятал письмо за пазуху.
– Не тревожься, матушка. Лучшего гонца трудно подыскать.
– Очень я на сё уповаю.
Но Микола знал свою службу справно: прямо из покоев молодой госпожи полетел доложиться её отцу. Повелитель Галича сильно помрачнел, взял послание, раскатал и прочёл:
«Здравие тебе, Ростислав Иванов! Шлёт тебе привет Е.Я., до которой ты имел дело с тятенькой. Не беда, не жалься о происшедшем. Мы с тобою друзья. Приезжай на Масленицу, как ты обещал. Буду ждать!»
Содержание записки успокоило Ярослава, даже развеселило; он скрутил её снова и отдал Миколе:
– Передай, кому велено. А получишь ответ - мне опять покажешь.
– Слушаюсь, батюшка, мой свет!
Посещение Тысменицы оказалось удачным - и щенка Доставил в целости, чем весьма порадовал мальчика, и пергамент вручил. Сын Берладника взял его нетвёрдой рукой (изо рта молодого человека доносился запах спиртного), отошёл к окну, где светлее, и читал какое-то время. Проворчал: «Друзья»!.. Радость-то какая!» - и сказал посыльному:
– Я писать не стану. На словах скажи, что меня на Масленицу в Галиче не будет. Впрочем, и в Тысменице тож…
– Как сие понять?
– озадачился парень.
– Покидаю вас, подаюсь в дальние края.
– Коли не секрет, то куды? Тот сверкнул очами недобро:
– На кудыкину гору! Так я и откроюсь! Чтобы ты немедля донёс Ярославу?
– Мне-то что? Раз не хочешь - не говори.
– Он вельми обидел меня. Указал на дверь. Я такое стерпеть не в силах. Быть под ним доле не желаю.
– И столкуешься с недругами его?
– Кто приветит лучше - с теми и столкуюсь. Княжеский приспешник заметил:
– На опасную, друже, ты вступаешь стезю. Воевать с Осмомыслом худо. Он обламывал и таких, кто тебя сильнее.
– Да заткнись, Олексич! Мне твои советы даром не нужны.
– Просто предупредил. Поперёк батьки в пекло не лезь.
– Прочь ступай, а не то поссоримся. А поссорившись, даже подерёмся!
– Ой, была охота мне с тобой махать кулаками!
Так и разошлись. Выслушав Миколкин отчёт, галицкий владыка вздохнул:
– Чаргобайка глупой. Ничего не уразумел. От отца унаследовал буйный нрав. Он его и погубит.
– А княжне как про сё сказать?
– обратился к нему подручный.
– Так и объясни. Чай, не слишком расстроится, дурочка.
Фрося перенесла известие об отъезде юноши внешне благопристойно, только переспросила:
– Говоришь, попахивало вином?
– И, признаться, сильнёхонько.
– Горюшко какое! Вот ведь дуралей! Можно же и спиться.
– Не переживай, матушка, мой свет, - попытался успокоить её Микола.
– Скоро ты и думать о нём забудешь.
Девушка взглянула с вопросом в глазах:
– Ты о чём, касатик?
– Знаю один секрет. Но тебе поведаю. Моего Олексу Прокудьича направляет отец твой на Черниговщину, в Новгород-Северский. Удочку закидывать про-насчёт тебя - князю Игорю Святославичу. Дескать, если он к нам зашлёт сватов - мы не будем против.
Та заволновалась:
– Господи, помилуй! Каждый Божий день какие-то вести… Игорь Святославич… баяли, он славный?
– Баяли, гордец, но пригожий.
– Лучше свой гордец, чем унгорский.
– Тоже правда.
Глава третья
1
По приезде в Константинополь хитроумный Андроник не повёз Настю за город, к матери в имение, где жила Янка, а устроил свою новую любовницу в небольшом, но приличном доходном доме, сняв для неё этаж. Насте путешествие очень понравилось. Боль о сыне, разумеется, никуда не делась, но дорога, яркие впечатления и внимание византийца помогли ей поменьше вспоминать о разлуке. А митрополиты Дионисий и Григорий были с ней подчёркнуто вежливы, задавали вопросы на церковные темы - как в Галиции относятся к православным священникам, как живут монахи и грешат ли монашки. Время было летнее, жаркое, хорошее, ветер невеликий, а ладья плыла не спеша, но без остановок. В целом путь занял десять дней.
Главный город империи поразил внучку Чарга. Нет, она слыхала рассказы о его величии, красоте построек и немыслимом количестве горожан, но того, что предстало перед ней, молодая дама не могла и вообразить. Грандиозный Порт Золотого Рога простирался от горизонта до горизонта. Кораблей оказалось столько, что иные не могли добраться До пристани и причаливали бортами друг к другу. Берег кишел людьми всех оттенков кожи. Вонь стояла жуткая - и от выловленной рыбы, и от грязных рабов, разгружавших судна, и от выгребных ям.
Каменные стены Царь-града потрясали высотой, толщиной и фундаментальностью; после Второго крестового похода, проходившего в 1147-1148 годах (в ходе которого братья-католики попытались взять штурмом столицу братьев-православных и не смогли), византийцы отстроили заново многие бастионы и сторожевые башни, укрепили мосты, углубили ров.
А какие церкви! Бог ты мой, одного лишь храма Святой Софии для тогдашнего человека, несомненно, хватало, чтобы ощутить чувство благоговения. Кованые ворота открывались величественно, как врата рая. В полутьме собора даже в самый знойный полдень веяло прохладой. Витражи под куполом неизменно переливались всеми цветами радуги. Купол и апсида [15] , выложенные золотистой мозаикой, вспыхивали жёлтыми искрами от зажжённых свечек. А колонны и стены во фресках и иконах останавливали на себе любопытный взгляд. Но, конечно, завораживали и сами размеры церкви - вышина её, впечатление, будто купол парит, не соприкасаясь с опорами, и сливается с самим небом! И когда на хорах начинали петь, а ведущий службу иерарх обращал слово к пастве, голоса, усиленные пространством и полусферами, заставляли трепетать даже безразличное сердце; запахи елея и ладана довершали эффект.
15
Апсида– в христианских храмах - алтарный выступ.
Многие другие храмы Константинополя выглядели не хуже.
Восхищение вызывал и дворец императора - Вуколеон. Также обнесённый толстыми стенами, он сиял на солнце золотой крышей, длинными рядами застеклённых окон, куполами, мозаикой. Женская его часть называлась Порфирой, и рождённые там наследники самодержцев получали титул «порфирородных». А среди служителей и помощников августейшего дома больше половины составляли скопцы. Иногда они занимали и высокое положение: например, первым советником Мануила I по вопросам внутренней и внешней политики подвизался евнух Фома. Во дворце его не любили и вполне справедливо называли подлым интриганом. Но монарх уважал Фому за живой изощрённый ум и прислушивался к даваемым им оценкам - положения в мире и стране. Именно скопец предложил расстроить свадьбу Евфросиньи Галицкой с королём Иштваном Венгерским и послать на Русь за Андроником двух митрополитов. А потом долго уговаривал императора ослепить вернувшегося двоюродного брата и насильно постричь в монахи. Но у Мануила были иные планы на этот счёт. Он сказал: