Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
Шрифт:
– Ваше величество… - удивлённо пробормотал сын Ирины-Добродеи.
– Вы так милостивы ко мне… даже чересчур… не уверен, справлюсь ли с подобной ответственностью…
– Постарайся справиться. И тогда моя милость будет в самом деле безмерной… А теперь представь мне эту юную незнакомку, с коей ты дерзнул появиться в Порфире.
Настенька смешалась вконец, но зато Андроник произнёс не без гордости:
– Русская аристократка из Галича. Мы с ней прибыли вместе - по причине взаимной склонности друг к другу.
– Понимаю, да… - Мануил подставил руку для поцелуя, и трепещущей внучке Чарга ничего не оставалось, как, склонившись, облобызать монаршие пальцы.
– Как тебя зовут, чаровница?
– Я Анастасия, ваше величество.
– О, какое милое имя! Ты позволишь ли мне называть тебя по-гречески Анастасо?
– Как вам будет угодно, это для меня честь и счастье.
– Не стесняйся, милая. Здесь, в Вуколеоне, рады твоему появлению. Можешь приходить, как захочешь. А тем более что Андроник скоро уедет и твоё свободное время будет не загружено…
– Ваше величество, я хотел бы взять Настасью с собой в Далмацию, - вставил фразу двоюродный брат.
– Даму? На театр военных действий? Ты с ума сошёл!
– возмутился правитель.
– Запрещаю, слышишь? Анастасо отныне под моею эгидой [16] . Отправляйся с Богом и не волнуйся: мы её в обиду никому не дадим.
Отпрыск Ирины-Добродеи моментально понял, что его обыграли по всем статьям. Он едва не набросился с кулаками на коварного императора, но присутствие двух десятков гвардейцев принуждали к благоразумию. Между тем развеселившийся Мануил сказал:
16
«Под эгидой»– под защитой, покровительством (эгида - в древнегреческой мифологии - щит Зевса, символ покровительства богов).
– Ну, сестрица, не стану тебе мешать. Тот вопрос, по которому я зашёл, можно обсудить позже. Кушайте спокойно. И приятного всем аппетита!
Но обед, конечно, сразу расстроился. Как ни прилагала Елена усилий, чтобы возобновить разговор, гость ей отвечал коротко и сдержанно, а потом и вовсе поднялся:
– Да простит меня ваше высочество, к сожалению, нам уже пора: мысли о походе не дают мне покоя, надо собираться.
– Жаль, что всё так случилось, Андроник. Я не ожидала сама, - тоже встала хозяйка.
– Но сердиться грех: на Руси недаром говорят, - тут она перешла на русский, - «человек предполагает, а Бог располагает»… вместе с императором… - А прощаясь с Настей, не забыла повторить приглашение: - Заходите, душенька, когда пожелаете. Покровительство самодержца дорогого стоит.
– Польщена весьма… и воспользуюсь этим непременно…
На обратном пути в коляске, сидя рядом с любовницей, грек заметил зло:
– Поздравляю: ты теперь - его фаворитка.
– Господи, о чём ты! Я тебя люблю, и буду ждать. Он скривил верхнюю губу:
– Ты не понимаешь… Это дело уже решённое. Воля Мануила священна.
– Перестань! Без тебя не будет в Вуколеоне моей ноги.
– Твоего желания спрашивать не будут. За тобой пришлют.
– Не поеду.
– Увезут насильно.
– Посели меня где-нибудь в другом доме.
– Люди эпарха моментально разыщут. Настенька вскричала:
– Что же получается - у меня нет выбора?! Тот ответил с грустью:
– Никакого. Мы с тобой в ловушке. И, пока я не стану императором, возражать бессмысленно.
Женщина сказала упрямо:
– Выход есть всегда. Например, свести счёты с жизнью.
– Разве это выход! Это малодушие. А вот сделаться любовницей императора и подсыпать ему яд в бокал, чтобы привести к власти милого тебе человека - совершенно другое дело…
Галичанка смотрела на него широко раскрытыми, перепуганными глазами:
– Ты… меня… подбиваешь… на преступление? Я должна тебе изменить, чтобы отравить императора?
Он смутился:
– Нет, не подбиваю, а так - размышляю вслух… Ехали какое-то время молча, а потом внучка Чарга холодно спросила:
– Говори честно: ты не можешь ничего сделать или же не хочешь?
– Я в смятении, Настенька, потрясён, раздавлен. И не знаю, что с нами дальше будет.
– Но зато знаю я: нашей с тобой любви конец, - помертвевшим голосом высказала она и заплакала.
Сын Ирины-Добродеи облизал высохшие губы:
– Да, боюсь, ты права. Мы всего лишь пешки в чужих руках…
2
Не прошло и недели после отъезда Андроника в Далмацию, как привратница доложила Насте:
– К вашей милости с визитом знатная дама.
– Кто такая?
– Говорит, будто бы от матушки его светлости господина Андроника. Разрешить войти?
– Да, проси, конечно.
– И минут через пять появилась в гостиной зале.
Там сидела Янка. Около шести лет, что они не виделись, изменили девушку сильно: угловатый коротконогий подросток, больше напоминавший мальчика, превратился в миловидную женщину с хорошо развитыми формами. Но она по-прежнему была мускулиста и энергична, а глаза сияли тем же необузданным светом; только если раньше дочь Берладника жаждала убить своего отца, то теперь, надо полагать, собиралась разделаться с бывшей подругой - нынешней соперницей. Оглядев Настасью с головы до ног, не могла тем не менее не признать:
– Хороша, чертовка!
– Что?
– спросила та возбуждённо-звонко.
– Говорю, такой павой сделалась - глаз не оторвать. Я Андроника теперь понимаю.
– Ты зачем приехала?
– Повидать старую товарку.
– И уговорить меня оставить его в покое? Ну, так мы и так уже порознь. Я, должно быть, скоро вернусь в Галицию. Здесь меня никто и ничто не держит больше.
– Даже император?
– Ты и это знаешь?
– Накануне отъезда сын проведал матушку… объяснил мне и ей открыто…