Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
Шрифт:
– Будет, будет, голубчик, - успокоила его Ярославна.
– Я тебе поверила. И поверь мне тоже: ты мне полюбился с первого же взгляда. Брак у нас не только по расчёту будет, но и по взаимной приязни. И такая мысль наполняет меня превеликой радостью.
– И меня, и меня!
– согласился Игорь, наклонился к ней и поцеловал в приоткрытые сахарные уста.
Погостив у зятя неделю, тесть отправился дальше, юго-западнее, в Чернигов, но уже не по суше, а по крупной реке Десне, погрузившись в ладьи. На вторые сутки были уже на месте.
За шестнадцать лет, что не виделись Осмомысл и Святослав Всеволодович, оба изменились изрядно, превратившись из зелёных нескладных юношей в благородных отцов семейств. Галичанину исполнилось тридцать шесть, и его лицо бороздило несколько морщин - две от носа к губам, а другие на лбу; близорукий взгляд несколько блуждал, только изумруд, поднесённый к правому оку, помогал ему видеть собеседника; изначально же негустые волосы сделались ещё реже, открывая взору крупные залысины. А черниговец приближался к сорока; он ходил по-прежнему с гордо выпрямленной спиной и любил покручивать пышные усы; но в усах появилось много седины, под глазами намечались мешочки, и слегка приплюснутый нос весь покрылся сеточкой из ярких кровеносных сосудов. Два правителя встретились радушно, несмотря на прежние стычки в боях, выпили прилично, обсудили много насущных дел. Кто наследует киевский стол в случае кончины нынешнего великого князя Ростислава? Претендентов несколько: старший сын Долгорукого Глеб Юрьевич, и Мстислав Изяславич Волынский, и, конечно, сам Святослав Всеволодович Черниговский. А кого поддержал бы Осмомысл? Гость в душе предпочёл бы своего соседа - волынянина Мстислава, но для вида сказал, будто Святослава; тот размяк и заулыбался. Перешли на половцев: степняки в последнее время донимают, чаще остальных - ханы Гзак и Тоглий; сможет ли Ярослав подсобить войсками против них? Повелитель Галича обещал.
Осмотрели достопримечательности Чернигова: Болдины горы с княжьими курганами «Чёрная Могила» и «Гульбище» со священной Перуновой рощей; златоглавый Спасско-Преображенский собор в кремле-детинце и не менее величественный Борисоглебский; каменный терем в центре и обширные городские посады на красивых холмах правого берега Десны. Побывали и в другом княжеском дворе, с дубовыми башнями, что стоял при выезде из Чернигова - на Любечской дороге. Время провели с пользой.
Поначалу Болеслава будущему свёкру не особенно приглянулась: маленькая, худенькая и невзрачная, чем-то напоминавшая белую мышь, как и мать её - Марья Васильковна из Полоцка. Но когда отец, Святослав Всеволодович, попросил дочку спеть и она, помешкав, затянула старинный гимн древнего сказителя Бояна о походе князя Буса на северный Дунай, в девушке случилась чудная перемена: загорелись глаза, засияло личико, а высокий звонкий голос, многократно усиленный сводами дворцовой палаты, зазвучал торжественно и чарующе. «Ай да девка!
– подумал Осмомысл.
– Вот ведь хороша! Точно соловей: с виду серенький, неказистенький, а свистит - заслушаешься!»
А потом ещё на обратном пути в Галич стали разговаривать, сидючи в ладье. Ярослав ей задал несколько вопросов на разные темы - из Святого Писания, по славянской и греческой истории, и она отвечала бойко, без затруднений, чувствовалось - знала, получила дома неплохое образование. «А ведь мой-то пожиже будет в части своей учёности, - рассуждал родитель.
– Как бы эта пичуга не заткнула его за пояс! Но, с другой стороны, даже хорошо: может, образумится, переймёт от неё что-нибудь полезное, кроме как ухода за кроликами и собаками».
Из Десны завернули в Днепр и остановились на полдня в Киеве, дабы засвидетельствовать почтение великому князю. Долго ожидали приёма: Ростислав болел, но сказал, что выйдет. Осмомысл, Болеслава и их окружение напряжённо сидели в гриднице и потягивали выставленное вино. Целых шестнадцать лет назад был владыка Галича на пиру у Юрия Долгорукого в этой зале. А по ощущению - вроде бы вчера. И поди ж ты: направляется восвояси с молодой княжной Святославной, чтобы выдать её за Владимира-Якова! Чудеса, да и только!
Двери распахнулись, и в проёме возник похудевший правитель Киева. Галичанин едва узнал прежнего удальца-молодца из Смоленска, огневого, шустрого, в этой развалине. Видимо, его точил злой недуг. И слова черниговца о преемнике были не пустой болтовнёй.
Поздоровавшись, обменялись поклонами, сели за длинный стол: Ростислав во главе, остальные справа и слева. Киевлянин спросил:
– Ты не злишься ли на меня, Ярославе, за послов из Царя-града, что интриговали против тебя и унгорского Иштвана?
– Полно, всё давно позабыто, - улыбнулся приезжий.
– Это добре. Нам теперь враждовать не след. Будто саранча, налетают половцы на русские южные рубежи. Надо собирать войско, дабы навалиться на них всеми силами.
– Полюбовно решить нельзя? Каждый из нас так или иначе с половцами связан; да и ты, я знаю, сына женил на Белуковне, дочке ханской.
– Наседают другие: Гзак и Тоглий. Если дотяну до весны, то поход возглавлю. Ты прибудешь ли?
– Я как все. Или сам прибуду, или сына пришлю. Для начала женю, а потом отправлю на рать.
Повелитель Киева стал разглядывать Владимирову невесту, а потом обратился к ней:
– Сколько ж лет тебе, девонька, исполнилось? Покраснев, Болеслава ответила:
– Да пятнадцатый год пошёл.
– А на вид не скажешь. Твой родитель-то не хворает, нет?
– Слава Богу, здоров. Кланяться просил, а ещё - заверить, что в войне против степняков обязательно поучаствует со своею дружиною.
– Любо, любо. Я желаю счастья Володимеру Ярославичу и тебе, многие лета и детишек поболе. Мой-то младшенький, Давыдка, мне уже четвёртого внука подарил. А ты знаешь ли, Ярославе, кто у сына подвизается в воеводах?
– Нет, а кто?
– Твой племяшка двоюродный Ростислав, сын Берладника. Очень зол на тебя и грозится отомстить при малейшей возможности. Так что берегись.
– Он щенок, ничего не сделает.
– Иногда щенки могут укусить побольнее взрослого пса. Но пока служит у Давыдки, для тебя нет угрозы. Я и старший мой сын Рюрик Ростиславич не допустим свары. А потом - как знать! Ну, да после нас - хоть потоп!
– Он вздохнул.
– Я теперь соблаговолю удалиться. Мне неможется что-то. С осени болею, весь уже извёлся, ни одно снадобье не лечит. Да на то воля Божья! Оставайтесь с миром!
Выехав из дворца и направившись к Боричеву спуску к Подолу, а затем и к Притыке (киевской пристани), Осмомысл подумал: «Князь великий, судя по всему, не жилец. Снова наступают смутные времена. Господи, помилуй! Надо подготовиться, выдержать удары и оборонить Галич. В случае чего, коли сунется, Чаргобая-племянника разотру в порошок. На моём троне ему не сидеть, сыновьям отдам - Яшке или Олежке. Надо бы последнего узаконить… Лишь бы Ольга Юрьевна не обиделась… Нет, пожалуй что, пока рановато».