Золотое руно (сборник)
Шрифт:
– Теперь подумайте вот о чём, – сказал Портер. – Узоры реагируют на стимулы в форме применяемого к ним правила. Но реакция на стимулы – это один из стандартных признаков жизни. Узоры движутся, и, опять же, движение – это ещё один признак жизни. Узоры пожирают другие узоры, а питание – это третий признак жизни. И узоры воспроизводят себя, и, конечно, это также один из признаков того, что мы имеем дело с живым существом. В самом деле, клеточные автоматы – это одна из форм того, что уже давно называют искусственной жизнью, хотя я лично считаю, что уточнение «искусственная» здесь излишне. Они и есть жизнь.
– То есть ваш процесс мнемосканирования копирует узоры клеточных автоматов?
– Опосредованно, да.
– Опосредованно? Если есть вероятность, что вы что-либо упустили…
– Нет-нет. Мы копируем информацию с абсолютной точностью, но зафиксировать конфигурацию клеточных автоматов физически невозможно.
– Почему?
– Как я сказал, мы записываем конфигурацию нейронных сетей – положение и связи каждого нейрона в вашем мозгу – но мы не записываем узор клеточных автоматов на поверхности микротрубочек внутри этих нейронов. Видите ли, тубулины – крошечные зёрна, из которых складывается початок микротрубочки – могут находиться в двух состояниях, которые я изобразил чёрным и белым цветом на графике вот здесь, так что они могут образовывать слошные динамические узоры, которые вы видели на поверхности микротрубочек. Но эти два состояния – на самом деле не белое и чёрное. Они определяются тем, где находится электрон – в субъединичном кармане альфа или субъединичном кармане бета. Он взглянул на присяжных. – Я знаю, я знаю – это звучит как полная белиберда. Но главное то, что это квантовомеханический процесс, а это значит, что мы даже теоретически не можем измерить состояние, не изменив его.
Портер повернулся обратно к Дешону.
– Но когда наш квантовый туман конденсируется в наногель мозга, он на короткое время оказывается квантово спутанным с биологическим оригиналом, и узоры клеточных автоматов оказываются идентичными. Так что если микротрубочки и вправду являются источником сознания, то именно в этот момент происходит его перенос в двойника. Конечно, спутанность быстро разрушается, но к этому времени правила уже применяются к новым клеточным автоматам, так что, возвращаясь к нашей метафоре, квадратики начинают снова менять цвет.
Теперь Портер смотрел на Карен, сидящую за столом истца.
– Так что неважно, чем порождается сознание – нейронными сетями или же клеточными автоматами на поверхности микротрубочек – мы переносим и то и другое точно и полно. Новый, искусственный мозг – настолько же реальный, мыслящий, осознающий себя, как и старый; это мозг того же самого человека до последних мельчайших деталей. И эта замечательная женщина, вне всякого сомнения – Карен Бесарян.
Дешон кивнул.
– Спасибо, доктор Портер. Вопросов больше не имею.
Мне говорили, что нам ни под каким видом не будет позволено контактировать ни с кем из оставшихся на Земле, но в этот раз «Иммортекс» пошла против своих хвалёных правил. Я сидел в кресле в офисе доктора Ын, а рельефное бородатое лицо доктора Чандрагупты взирало на меня с компьютерного монитора. Он уже был в Балтиморе – на Земле, везучая скотина – тогда как я всё ещё торчал на Луне.
– Вам нужно было рассказать мне раньше, мистер Салливан, – сказал он. – Мы можем лечить лишь то, про что нам рассказывают.
– Мне только что сделали операцию на голове, – раздражённо ответил я. – Я посчитал, что головные боли с этим связаны.
Я ждал, пока мои слова достигнут Земли, а его вернутся обратно ко мне.
– Нет, такого не должно было быть. Я подозреваю, что они действительно скоро пройдут. Причина, я думаю, лежит в несбалансированности нейротрансмиттеров. Мы радикально изменили конфигурацию кровотока в вашем мозгу, и я подозреваю, что это нарушило обратный захват. Это безусловно может вызывать головные боли того типа, что вы описываете. Ваш мозг приспособится; всё в конце концов должно прийти в норму. И, конечно же, доктор Ын, я уверен, выпишет вам что-нибудь против болей, хотя это лишь купирует синдром, а не вызвавшую его причину. – Он перевёл взгляд с меня на сидящую рядом со мной женщину. – Доктор Ын, что у вас есть в наличии?
– Я думала дать ему тораплаксин, если только у него нет противопоказаний для вашего случая.
Снова пауза, затем:
– Нет, нет. Должно быть нормально. Скажем, 200 миллиграмм для начала, дважды в день, да?
– Да-да. Я передам в наш аптечный пункт…
Но Чандрагупта, там, на Земле, я так думаю, не собирался уступать ей трибуну, потому что он продолжал говорить.
– Однако, мистер Салливан, могут быть и другие проблемы, связанные с сильными флуктуациями в уровне нейротрансмиттеров. Депрессия, к примеру. Вы чувствовали что-то подобное?
Скорее, я чувствовал гнев – но мой гнев, разумеется, был полностью оправдан.
– Нет.
Пауза – сигнал идёт в Земле – потом кивок, и новые слова:
– Также возможны внезапные смены настроения. Вы наблюдали какие-либо признаки этого?
Я покачал головой.
– Нет.
Пауза, потом:
– Паранойя?
– Нет, ничего такого, доктор.
Чандрагупта кивнул.
– Хорошо, хорошо. Дайте нам знать, если что-то из этого начнёт появляться.
– Обязательно, – сказал я.
В процессе объявили перерыв на ланч – или, скажем так, полуденный перерыв; ни Карен, ни мне, ни Малкольму, разумеется, не нужно было есть, хотя Дешон проглотил пару чизбургеров и больше кока-колы, чем, как мне казалось, может вместить человеческий желудок. А потом была очередь Марты Лопес задавать вопросы Портеру.
Портер имел суровый вид, хотя его брови, как всегда, находились в постоянном движении. У него перед Лопес было также преимущество роста – он был на добрых полметра выше и возвышался над ней даже сидя.
– Мистер Портер, – начала она, но Портер тут же её прервал.
– Я не хочу цепляться к мелочам, – сказал он, улыбнувшись в сторону судьи, – но вообще-то я доктор Портер.
– Конечно, – сказала Лопес. – Прошу прощения. Вы сказали, что работаете с компании «Иммортекс», верно?
– Да.
– Вы также владеете её акциями?
– Да.
– Сколько стоит ваша доля в компании?
– Около восьми миллионов долларов, я полагаю.
– Это большие деньги, – сказала Лопес.