Золотое руно (сборник)
Шрифт:
– Верно.
– И модификация частей тела, к примеру, изменение формы глаза с помощью лазерной хирургии, не меняет вашего мнения о ней, верно?
– Верно.
– И добавление новых частей тела, таких как кохлеарные слуховые импланты, также не меняет вашего мнения о ней, верно?
– Верно.
– И даже переписывание её генетического кода с целью избавления от вредных генов не изменило вашего мнения о ней, верно?
– Да.
– Удаление. Замена. Модификация. Пополнение. Переписывание. Вы только что показали, что ничто из этого неспособно заставить вас перестать считать Карен Бесарян своей матерью. Можете ли вы чётко сформулировать, почему именно Карен Бесарян, присутствующая в этом зале, не является вашей матерью?
– Это просто не она , – упрямо сказал Тайлер.
– В каком отношении?
– Во всех отношениях. Это не она.
– Это второй раз, мистер Горовиц. Вы собираетесь отвергнуть её и в третий раз? [84]
Лопес снова встала.
– Ваша честь!
– Снимаю вопрос, – сказал Дешон. – Мистер Горовиц, сколько именно вы лично унаследуете, если суд согласится утвердить завещание вашей матери?
– Много, – ответил Тайлер.
– Ну же, вы должны знать точную цифру.
84
Намёк на библейскую историю об апостоле Петре, трижды отрёкшемся от Христа.
– Нет, я не знаю. Обычно я не занимаюсь финансовыми делами моей матери.
– Будет ли верным сказать, что эта сумма измеряется в десятках миллиардов долларов? – спросил Дешон.
– Полагаю, да.
– Посущественней, чем тридцать сребреников, правда?
– Ваша честь, да сколько же можно! – воскликнула Лопес.
– Снимаю, снимаю, – сказал Дешон. – Ваш свидетель, миз Лопес.
После перерыва на ланч Мария Лопес поднялась, перешла «колодец» и повернулась лицом к своему клиенту. Тайлер выглядел одновременно усталым и взволнованным. Его тёмный оливковый костюм помялся, а редеющие волосы взъерошились.
– Мистер Дрэйпер попросил вас сформулировать причины, по которым истец на данном процессе не является вашей матерью, – сказала Лопес. – На перерыве у вас было время подумать об этом.
Мне хотелось закатить глаза к потолку, но я ещё не знал, как это делается. На самом деле она, конечно, имела в виду, что у них было время посовещаться, и она подсказала ему ответ получше.
Лопес продолжала:
– Не могли бы вы попробовать ещё раз объяснить, почему существо, называющее себя Карен Бесарян, не является вашей матерью?
Тайлер кивнул.
– Потому что она в лучшем случае копия некоторых аспектов моей матери. Нет никакой преемственности между двумя личностями. Моя мать родилась как существо из плоти и крови. Да, в какой-то момент был сделан слепок её мозга, и это… это было создано из него. Но моя мать из плоти и крови не перестала существовать в момент завершения сканирования; это не было так, словно бы копия принимает эстафету от оригинала. Нет, моя мать из плоти и крови отправилась на космоплане на околоземную орбиту, оттуда на космическом корабле на Луну и поселилась в доме престарелых на обратной стороне Луны. Всё это произошло после того, как была создана копия, и копия не имеет никаких воспоминаний об этих событиях. Даже если мы допустим, что эта копия в любом материальном смысле идентична моей матери – а я этого не допускаю ни на секунду – их жизненный опыт уже различен. Эта копия является моей матерью не более, чем её сестра-близнец, если бы она у неё была.
Тайлер помолчал, затем продолжил:
– Честно говоря, мне всё равно – правда всё равно – является скопированное сознание личностью или нет. Вы выясняем не это. Мы выясняем, является ли она той же самой личностью , что и оригинал. И в самой глубине моего сердца, моего интеллекта, в каждой клеточке моего существа я знаю, что нет. Моя мать умерла. Мне бы хотелось – о, как бы мне хотелось – чтобы это было не так. Но это правда. – Он закрыл глаза. – Правда.
– Спасибо, – сказала Лопес.
– Мистер Дрэйпер, – сказал судья Херрингтон, – вы можете вызвать следующего свидетеля.
Дешон встал. Он посмотрел на Тайлера, на Херрингтона, потом вниз на сидящую рядом Карен. И потом, несмого разведя руками, сказал:
– Ваша честь, сторона истца завершила опрос свидетелей.
27
Теперь, когда меня вылечили, я стал более энергично упражняться – теперь я мог это выдержать, и я не хотел, чтобы мои ноги стали непригодны для ходьбы по Земле, ведь я собирался туда вернуться. Каждый день в полдень мы с Малкольмом встречались на баскетбольной плошадке Верхнего Эдема.
Когда я пришёл туда сегодня, он уже был там – бросал мяч из неподвижного положения. Корзина висела невероятно высоко – на добрых десяти метрах – так что требовалось отличная координация, чтобы уложить в неё мяч, но у Малкольма неплохо получалось.
– Привет, Малкольм, – сказал я, выходя на площадку. Голос, как всегда в таких местах, отозвался гулким эхом.
– Джейкоб, – сказал он, оглядываясь на меня. Он был какой-то встревоженный.
– Что? – спросил я.
– Просто надеюсь, что вы не станете отрывать мне голову, – сказал Малкольм.
– Что? А, вы про вчерашнее. Простите меня – вообще не знаю, что на меня нашло. Но, послушайте, вы не смотрите телепередачи с Земли?
Малкольм послал мяч свечой вверх. Он прошёл сквозь кольцо и начал долгое-долгое падение на пол, словно в замедленной съёмке.
– Иногда.
– Видели новости?
– Нет. И весьма рад этому.
– В общем, – сказал я, – ваш сын попал на первые полосы.
Малкольм поймал мяч и повернулся ко мне.
– Правда?
– Ага. Он представляет в суде Карен Бесарян – мнемосканированную Карен Бесарян – на процессе, на котором её сын оспаривает её право на её личность.
Малкольм постучал мячом об пол.
– Это мой мальчик!
– Мне неприятно это говорить, – сказал я, – но я надеюсь, что он проиграет. Я надеюсь, что Карен проиграет. – Я поднял руки, и Малкольм бросил мне мяч.
– Почему?
– Ну, – сказал я, – теперь, когда меня вылечили, я хочу вернуться домой. Брайан Гадес говорит, что я не могу, потому что правами на мою личность владеет другой. Но если это окажется не так… – Я побежал через площадку, стуча мячом об пол, потом подпрыгнул, взлетев высоко-высоко, выше Малкольмовой головы, и уложил мяч в корзину.