Золотое руно (сборник)
Шрифт:
Мы попросили Смайта проводить нас в коммуникационный центр, и оттуда мы позвонили на сотовый Дешона, включив предварительно громкую связь, чтобы всем было слышно. Как оказалось, звонок на Землю был довольно сложным процессом, включающим в себя настоящих живых людей-операторов – я и не знал, что такое ещё существует. Но в конце концов телефон Дешона зазвонил.
– Дешон Дрейпер, – сказал он вместо приветствия, и потом, через секунду: – Алло? Там кто-нибудь…
– Дешон! – сказала Карен. – Это Карен, я звоню с Луны, так что прошу прощения за задержку сигнала. Каков был вердикт?
– О, теперь вам интересно! – сказал Дешон немного капризно.
– Простите, Дешон, – сказал я. – Тут много чего произошло. Биологический я мёртв.
Пауза, длиннее, чем просто скорость света.
– Ох ты ж…, – сказал Дешон. – Мне очень жаль. Вам, должно быть…
– Вердикт! – вмешалась Карен. – Каков был вердикт?
– …сейчас хуже некуда. Хотел бы я… О, вердикт? Друзья, простите. Мы проиграли; Тайлер победил.
– Боже, – сказала Карен. И потом, потише: – Боже…
– Конечно, мы подадим апелляцию, – сказал Дешон. – Отец уже трудится над бумагами. Мы доведём это дело до Верховного Суда. Ставки настолько высоки…
Карен продолжила разговаривать с Дешоном. Я же отошёл к окну и стал смотреть на бесплодный лунный ландшафт, очень жалея, что отсюда не видно Земли.
Брайан Гадес был сам не свой от радости из-за того, что он больше не заложник, и Гейб Смайт, похоже, тоже был рад, что всё закончилось.
Только закончилось ещё не всё. Оставалось ещё одно незавершённое дело.
Карен ушла поговорить с биологическим Малкольмом Дрэйпером – обсудить апелляцию на вынесенный против неё вердикт. Хотя в теории взгляды биологического и мнемосканированного Малкольмов совпадали, на практике их мнения должны были расходиться – хотя, надо полагать, вряд ли настолько, как у нас с Джейкобом.
Пока Карен этим занималась, я наведался в здание администрации Верхнего Эдема и встретился с Гадесом и Смайтом. Гадес сидел за своим столом в форме почки, а Смайт стоял позади него, легко, как возможно лишь в лунной гравитации, опираясь на стенной шкаф.
– Я знаю, – сказал я напрямик, встав перед ними, – что вы создавали другие экземпляры меня. Нескольких на Земле, и по крайней мере одного здесь, на Луне.
Гадес повернулся, и они со Смайтом посмотрели друг на друга: высокий человек с белой бородой и конским хвостом на затылке и низенький с румяным лицом и британским акцентом.
– Это неправда, – сказал, наконец, Гадес, снова поворачиваясь ко мне.
Я кивнул.
– Первая реакция корпоративного менеджмента любого мира: лгать. Но сегодня это не сработает. Насчёт других экземпляров я уверен на сто процентов. Я вступал с ними в контакт.
Смайт сузил глаза.
– Это невозможно.
– Возможно, – сказал я. – Это своего рода… спутанность, я полагаю. – Обоих использование мной этого слова явно застало врасплох. – И я знаю, что вы что-то с ними делаете, что-то творите с их памятью. И я бы хотел, чтобы вы ответили на один вопрос: зачем?
Гадес ничего не ответил; Смайт тоже молчал.
– Ладно, – сказал я, – давайте я вам расскажу, что, по моему мнению, вы задумали. На процессе я узнал о существовании философской концепции под названием «зомби». Это не совсем то же, что зомби в вуду – оживлённые мертвецы. Нет, философский зомби – это существо, которое выглядит и действует в точности как мы, но не имеет сознания, не осознаёт себя. Тем не менее, оно может выполнять сложные высокоуровневые задачи.
– Да? – сказал Смайт. – И что?
– «И похоже, ты единственный, кто знает / Каково это – быть мною».
– Простите, – сказал Смайт. – Это вы что, пели только что?
– Пытался, – ответил я. – Это строка из заглавной песни старого сериала «Друзья». В своё время это было любимое телешоу Карен. И эти слова как раз к месту: быть мной – это как-то ; вот каково настоящее определение сознания. Но зомби – это никак . Они не являются кем-то . Они не чувствуют боли или удовольствия, хоть и реагируют на них так, словно чувствуют.
– Вы же понимаете, – медленно произнёс Смайт, – что не все философы считают, что подобные конструкты возможны. Джону Сёрлю они очень нравились, но Дэниел Деннет в них не верил.
– А во что верите вы, доктор Смайт? Вы, главный психолог «Иммортекс». Во что верите вы? Во что верит доктор Портер?
– Не отвечайте, – сказал Гадес, оглядываясь через плечо. – Я больше не заложник, Гейб; если вам дорога ваша работа – не отвечайте.
– Тогда отвечу я, – сказал я. – Я думаю, что в «Иммортекс» верят в зомби. Я думаю, что вы экспериментируете с копиями моего разума, пытаясь получить человеческое существо без сознания.
– Это для чего же? – спросил Смайт.
– Да для всего. Рабы, сексуальные игрушки – что угодно. Религиозные люди скажут, что эти тела лишены души; философы скажут, что они существуют, не осознавая себя… не зная , что они существуют, что их дом между ушами пуст. Рынок услуг по переносу сознания в искусственные тела может быть огромен, но рынок разумных роботов-работников будет ещё шире. До сих пор никому не удавалось создать подлинный искусственный интеллект, и ваше мнемосканирование добилось этого самым простым путём из возможных: в точности скопировав человеческий мозг. Я смотрел ту давнюю передачу с Сэмпсоном Уэйнрайтом по телевизору – двое за занавесями. Ваши копии в точности повторяют оригинал – но по-настоящему вы хотите не этого, не правда ли?
– Нет, вы хотите получить интеллект человека без его сознания, который бы не осознавал себя, который был бы «никак». Вам нужны зомби – мыслящие существ, способных безупречно производить даже самые сложные операции, не жалуясь и не скучая. И поэтому вы стали экспериментировать с контрафактными копиями моего разума, пытаясь изъять из него те части, что отвечают за сознание, чтобы получить в результате зомби.
Смайт покачал головой.
– Уверяю вас, мы не работаем ни над чем настолько гнусным.