Золотое руно (сборник)
Шрифт:
– Ни малейшего понятия.
– У тебя был крэш, – сказал Чан.
– Надо полагать, – ответил я. – Со мной такого раньше не бывало. Насколько всё плохо?
– Не особенно, – сказала Бев. – Но надо сказать, ты отрубился довольно эффектно.
– Спасибо.
– Чан думает, что проблема не в «железе», – сказала Бев.
– Ага, – согласился Чан. – С ним всё на мази.
– Из чего следует, что проблема в программном обеспечении, – сказала Бев. – Я просматривала список твоих задач. Большинство из них я опознаю – обычные разговоры, поиск в базах данных, функции жизнеобеспечения и техобслуживания. Я сузила список подозреваемых до полудюжины. Одна из них и вызвала крэш.
– Что это за задачи?
Её голова не наклонилась, чтобы посмотреть на стоящие перед ней мониторы, что означало, что изображение проецируется очками прямо ей на сетчатку.
– Задача 1116: что-то с массой двадцать вторых прерываний.
– Это программа регулярной проверки сенсорного оборудования, – сказал я.
– Программа не из заводского комплекта.
– Я её сам написал. Делает то же самое, только вдвое быстрее.
– Как часто ты её запускаешь?
– Каждые девять дней.
– Какие-нибудь проблемы в прошлом?
– Никаких.
– Ладно. А что скажешь про задачу 4791?
– Это я занимаюсь моделированием для Луиса Лопеса Портильо-и-Пачеко.
– Кто это? – спросила Бев.
– Агроном, – сказал один из размытых красных силуэтов на заднем плане.
– Ну, – сказала Бев, – это тебе придётся начать с нуля. Файлы не успели закрыться. Задача 6300?
– Набросок модели, который я использовал для тестов.
– Она довольно сильно пострадала. Можно её удалить?
– Запросто.
Я, конечно, не видел, что она делает, но очковый интерфейс мне был хорошо знаком. Она смотрит на какой-то файл, моргает один раз, чтобы его выделить, и быстро переводит взгляд на иконку мусорной корзины на периферии поля зрения.
– Готово. Задача 8878.
Оп-па. Сетевой Аарон.
– Она не пострадала? – спросил я.
– Непонятно пока, – ответила Беб. – Тут говорится, что она держит открытым файл размером больше миллиона терабайт.
– Да, всё правильно.
– Что это?
– Это… это мой дневник. Я пишу голокнигу о нашей экспедиции.
– Я не знала. Тут довольно сложная структура данных.
– Хобби, – сказал я. – Испытываю экспериментальные способы хранения.
– Что-нибудь из того могло вызвать крэш?
– Не думаю.
Размытая фигура Бев дёрнулась – пожатие плеч.
– Ладно. Задача 12515. Тоже здоровенная. Что-то, связанное с… трудно сказать… коммуникационные протоколы? По виду похоже на язык CURB.
– Не знаю, что это за задача, – сказал я. – Она с чем-нибудь взаимодействует?
– Секунду. Да. С задачей 113. И эта тоже здоровая. Что это такое? Я такого кода никогда не видела.
– Не знаю, что это за задача, – сказал я, заглядывая внутрь. – И код тоже не узнаю.
– Выглядит он как-то очень странно, – продолжала Бев. – Судя по логу доступа файл обновляется почти ежедневно, но он не поход ни на данные, ни на незаконченную программу. Повсюду какие-то циклы. Немного похоже на файлы одного военного проекта, которые я как-то видела. Очень плотный код, но обобщённый . О Господи Иисусе!
– Что такое? – спросило я. Но она не ответила.
– И-Шинь, глянь-ка сюда. – Она подалась вперёд, включая один из больших мониторов, чтобы Чан мог видеть то, что показывали её очки. Багровое пятно Чана увеличилось – он подошёл ближе.
– Это то, о чём я думаю? – спросил он. – Вызов Мёбиуса?
– Да.
Чан, или кто-то, стоящий рядом с ним, присвистнул.
– Что это значит? – зычный голос мэра. – Что вы нашли?
Растрёпанная клякса головы Бев повернулась к нему.
– Это значит, господин мэр, что крэш ЯЗОНА был вызван вирусом.
22
Я ощущал то, чего никогда раньше не испытывал: чувство стеснённости, ограниченности, пребывания взаперти.
Клаустрофобия.
Да, вот это слово. Как странно! Я – корабль; корабль – это я. И всё же большую его часть я вообще не чувствовал. Три километра корабля, 106 уровней обитаемого тороида, 10033 медицинских сенсора, 61290 видеокамер – обычно я воспринимал всё это как составную сущность, текучие массы людей, текучие массы водорода, потоки электронов в проводах, потоки фотонов в оптических волокнах.
Всё исчезло, насколько я мог судить. Всё, кроме единственной камеры в единственном помещении.
Я ощущал и ещё кое что, чего никогда раньше не испытывал, и это нравилось мне ещё меньше, чем странные спазмы клаустрофобии.
Страх.
Я боялся, впервые за время своего существования, что могу оказаться повреждён слишком сильно, что отремонтировать меня будет невозможно, и поэтому моя миссия останется незавершённой.
– Вирус? – переспросил я, наконец. – Это невозможно.
– Почему? – скрипнула Бев Хукс; её инфракрасный силуэт задвигался, отражая её поворот ко мне. – У любой системы есть внешние каналы связи, подверженные этой опасности. Конечно, сейчас ты полностью изолирован, но до того, как мы покинули Землю, ты был связан с интернетом и сотней других сетей. Это, скорее всего, очень непросто, но тем не менее тебя могли инфицировать.
– Я защищён самыми совершенными системами противодействия. Абсолютно ничто не может попасть в меня, минуя экраны, фильтры и детекторы. Я настаиваю на том, что сказал в самом начале: инфицирование вирусом невозможно. Ошибку в программе я ещё могу принять: мы все знаем, что они неизбежны.
Бев качнула головой.
– Я проверила всё, смоделировала каждый алгоритм. Да, в тебе есть баги, но не терминальные. Клянусь всей своей профессиональной репутацией.
– Тогда что вызвало останов?