Золотое руно (сборник)

Сойер Роберт Джеймс

– А? – У меня пересохло в горле – должно быть, спал с открытым ртом.

– Старина, это куда увлекательнее, чем я себе представлял. Вот послушайте – и вам это покажется ничуть не менее интересным, чем любое из расследованных нами преступлений.

Я встал и плеснул себе шерри – все-таки ночь на дворе, рассвет еще даже не брезжит.

– Слушаю, Холмс.

– Помните наглухо запертую и опечатанную комнату, что сыграла столь важную роль в деле о гигантской крысе с Суматры?

– Такое забудешь! – Холодок, побежавший по спине, заставил меня поежиться. – Если бы не ваша отменная стрельба, моя левая нога чувствовала бы себя нынче не лучше правой.

– О да, – кивнул Шерлок. – Так вот, предлагаю вам другую загадку, связанную с замкнутым пространством. Ее придумал австрийский физик Эрвин Шрёдингер. Вообразите ящик, сделанный из непрозрачного материала. Его стенки идеально подогнаны друг к другу – невозможно подглядеть, чем занимается кот, которого в этом ящике заперли…

– Запирать бедное животное в ящике? – удивился я. – По-вашему, это человечно?

– Ватсон, ваша деликатность и чуткость достойны всяческих похвал, но прошу не отвлекаться. Далее, представьте себе находящееся в ящике пусковое устройство: шансов, что оно сработает, ровно пятьдесят на пятьдесят. Устройство соединено с баллоном, в котором заключен ядовитый газ, и если оно включится, струя отравы убьет кота.

– О боже! – ахнул я. – Какое изуверство!

– А теперь, Ватсон, скажите вот что: не вскрывая ящика, можно ли сказать, жив кот или нет?

– Гм… Если я правильно вас понял, это зависит от того, сработало ли устройство.

– Замечательно. Продолжайте.

– А значит, есть вероятность, что кот жив. И столь же вероятно, что он мертв.

– Молодцом, дружище! Вы не обманули моих ожиданий, ваш вывод – настоящий образец очевидности. Однако, Ватсон, вы не правы. Совершенно не правы.

– Что вы имеете в виду?

– Это потенциальный кот, нерешенный кот; существование этого кота не более чем вопрос вероятности. Он не жив и не мертв, Ватсон: суть именно в этих двух «не». И до тех пор, пока кто-нибудь умный не додумается вскрыть ящик и заглянуть, кот останется загадкой. Давайте сорвем печать и посмотрим внутрь – и лишь тогда потенциальный кот обернется всамделишным. Его реальность – результат наблюдения.

– Что за чепуха! Такой даже тезка вашего брата не городил.

– Вовсе не чепуха, – замотал головой Холмс. – Именно так устроен мир. Люди многому научились за последние века, очень многому. Но, как сказал Альфонс Карр, «plus ca change, plus c’est la m^eme chos». [245] Даже в столь эзотерической области науки, как высокая физика, ничто не сравнится с могуществом квалифицированного наблюдателя!

Я снова задремал, а проснулся от возгласов Холмса: «Майкрофт! Майкрофт!»

Мне уже доводилось слышать эти крики – когда моему другу изменяло железное здоровье под натиском простуды или когда он пребывал во власти проклятой иглы. Запоздало я сообразил, что на сей раз он зовет не брата, а ученого мужа из двадцать первого века. Через минуту его усилия были вознаграждены: распахнулась дверь и в гостиную вошел наш рыжеволосый знакомец.

245

Чем больше вещи изменяются, тем больше они остаются прежними (фр.). – Прим. ред.

– Здравствуйте, Шерлок, – сказал Майкрофт. – Вам нужны мои услуги?

– Нужны, – подтвердил Холмс. – Я основательно разобрался не только в физике, но и в технике, которая позволила вам воссоздать это жилище для меня и нашего славного доктора Ватсона.

Майкрофт кивнул:

– Старался следить за вашими предпочтениями и привычками. Должен заметить, кое-какие нюансы подчас удивляли меня.

– Не вас одного, – вздохнул Холмс. – Что поделать, мой метод основан на пристальном внимании к мелочам. Итак, правильно ли я понял: чтобы реконструировать эту квартиру, вы подвергли сканированию память Ватсона, а затем использовали, если я не путаюсь в терминах, голографию и микроманипулирование силовыми полями?

– Все верно.

– То есть ваши возможности не ограничиваются воссозданием этих комнат – вы способны реконструировать все увиденное нами?

– Безусловно. Если на то пошло, я даже могу поместить вас в картину, воспроизведенную по чужим воспоминаниям. Ну а теперь не угодно ли вам взглянуть на нашу сверхбольшую антенную решетку? Это сеть из множества радиотелескопов, при посредстве которых мы пытаемся услышать голоса…

– Не сомневаюсь, зрелище впечатляющее, – пренебрежительно перебил его мой друг. – А реконструировать место происшествия, столь удачно названного Ватсоном «Последним делом Холмса», вы можете?

– О господи! – явно опешил Майкрофт. – Речь о Рейхенбахском водопаде? Честно говоря, я думал, эту сцену вам захочется воссоздать в самую последнюю очередь.

– Весьма логичное предположение, – похвалил Холмс. – Так можете или нет?

– Разумеется, могу.

– Так чего же мы ждем?

Снова мы с Холмсом прошли сканирование мозга и вскорости оказались в Швейцарии, на горном курорте, в мае 1891-го, – в том краю, где однажды пытались укрыться от головорезов профессора Мориарти. Милая деревенька Мейринген, очаровательная гостиница «Англия». Копия ее владельца, точь-в-точь как некогда оригинал, добилась от нас твердого обещания полюбоваться красотами Рейхенбахского водопада. Туда-то мы и направились с Холмсом, причем мой друг вооружился альпенштоком. Майкрофт же недвусмысленно дал понять, что за происходящим он будет наблюдать лишь издали.

– Не по душе мне ваша затея, – сказал я своему партнеру. – Пережить тот ужасный день заново я хотел бы разве что в кошмарном сне.

– А вот у меня, Ватсон, сохранились куда более теплые воспоминания. Победа над Мориарти – апогей моей карьеры. Я вам и тогда говорил, и сейчас повторю: моя жизнь – не такая уж непомерная плата за возможность положить конец деяниям сего Наполеона преступного мира.

Прорубленная в лесу дорожка частично огибала водопад, она как будто для того и предназначалась, чтобы туристы могли хорошенько обозреть достопримечательность. Река питалась талыми снегами; студеный зеленоватый поток с феноменальной скоростью, с яростной мощью низвергался в скальный провал, в черную, как темнейшая из ночей, бездну. Оттуда вздымались огромные тучи брызг, и рев водопада напоминал человеческий вопль.

Несколько мгновений мы стояли и глядели вниз, на водопад; никогда еще на моей памяти лицо Холмса не было таким сосредоточенным и в то же время безмятежным. Затем он вытянул руку, указывая вдоль по дорожке.

– Дорогой Ватсон, заметьте, – ему пришлось кричать, чтобы я услышал в шуме воды, – тропинка упирается в скалу.

Я кивнул, и он повернулся кругом.

– Обратите также внимание, что уйти отсюда можно только по своим собственным следам. У этой ловушки лишь один выход, и он там же, где вход.