Золотое руно (сборник)
Шрифт:
Ковыляющая рядом такса.
Розовые кроссовые лыжи.
Он продолжил идти; его тянуло к ней.
Он знал, сколько она зарабатывает. Знал дату её рождения. Знал массу всяких вещей.
– Привет, Джен… нис. – Он запнулся перед вторым слогом её имени, осознав внезапно, что «Дженис» её зовут только на работе. Вне работы все называют её просто «Джен».
– Доктор Редекоп, – сказала она. – Рада вас видеть.
Она опустила глаза – не на грудь, хотя та была, несомненно, достойна внимания, а на плечо; она думала о татуировке и…
И синяке…
Не том, что образовался, когда татуировку делали, а…
Господи!
Вчерашнем синяке.
Она увидела, куда направлен его взгляд и слегка повернулась, словно чтобы скрыть плечо от его глаз, но потом, должно быть, вспомнила, что её сестринский халат полностью её закрывает; и всё же, когда она снова повернулась к нему, она довольно долгое время не могла заставить себя встретиться с ним взглядом.
– Гмм, – сказал он, – прекрасно выглядите. – Едва произнеся эти слова, он осознал, что они прозвучали весьма странно, но…
Но его разум полнился мыслями, которые – Боже! – которые могли принадлежать только ей.
Он никогда не верил в телепатию или чтение мыслей и тому подобный бред. Чёрт!
Но нет, постойте. Это не то; не совсем. Она странно на него смотрела, и он понятия не имел, о чём она сейчас думает. Но как только он вспоминал день, когда встретил её, одетую в топ, воспоминания об этом дне захлёстывали его – воспоминания с её точки зрения.
Он также начинал вспоминать другие вещи – информацию о пациентах в этом крыле; подробности о какой-то онлайн-игре под названием EVE; эпизод из «Отчёта Кольбера» [33] , который он никогда не смотрел, и – да, да – много других мыслей, других воспоминаний о нём. О том, как они впервые встретились. Он не помнил, в какой точно день это было, но она – помнила; это был её первый день на новом месте работы здесь, девять месяцев назад. Это был… ах, да, теперь, когда он об этом задумался, он вспомнил… или это она вспомнила? Все эти украшения – то был Валентинов день.
33
Американское сатирическое шоу.
И она тогда подумала, увидев его, лысеющего худощавого мужчину: «Добавь ему британский акцент, и это будет тот, о ком я мечтала с пятнадцати лет». Ей нравились мужчины постарше. Ей нравился Патрик Стюарт и Шон Коннери и…
И Эрик Редекоп.
Ему всегда нравилась Дженис, но он понятия не имел – ни малейшего! – что она питает к нему сходные чувства, что…
Он осознал, что она сказала что-то, чего он, погружённый в собственные мысли, не расслышал.
– Простите. Э-э, что вы сказали?
Она бросила на него ещё один удивлённый взгляд.
– Я говорю, электричество отключилось очень неожиданно, правда? Я и не думала, что здесь такое может произойти.
– О, да. Да, очень странно. – Сейчас он был от неё всего в трёх футах и видел, что её макияж безупречен – немного подведены глаза и немного оттенены – а брови недавно мастерски выщипаны; фактически, он на мгновение увидел, как она склоняется к зеркалу в ванной и вспомнил то созвездие болевых уколов, которые она ощущала при этом.
Но мысль о её глазах вызвала другие воспоминания – о том, как она плачет , плачет в то время, как кто-то изрыгает на неё ругательства. Это было так отвратительно, так неправильно , что Эрик инстинктивно отступил на полшага.
– Дженис, – сказал он, в этот раз произнося полное имя без запинки, хотя сразу же осознал, что это не было полное имя; полностью её звали Дженис Луиза Фалькони, и Фалькони была её фамилией по мужу, а девичья фамилия – Амундсен, и…
И ему ведь надо закончить фразу, которую он начал!
– Дженис, э-э… у вас всё в порядке?
– Да всё вроде в норме, – ответила она. – А что?
– Да так, просто – ответил он, но обнаружил, что снова отступает назад.
Глава 9
У Сьюзан Доусон возникло странное чувство, когда она входила в кабинет на третьем этаже, и ей понадобилась секунда, чтобы его идентифицировать; то было нечто, о чём она слышала, но ни разу не испытывала сама. От неуместности впервые накатившего дежа-вю на мгновение закружилась голова.
А то было действительно дежа-вю: эта комната, этот затерянный в больничном здании небольшой кабинет, в котором она никогда не бывала, казался знакомым. И дело было не в том, что большинство офисных помещений выглядит одинаково – нейтральные цвета, жалюзи, плиточный пол, флуоресцентные лампы. Нет, всё было не так. Стол, крышка которого была сделана, по-видимому, из сосны, имел характерную форму человеческой почки и выглядел…
Она слегка тряхнула головой, но…
Но сомнений не было: он выглядел именно таким, каким она его помнила .
И при этом она никогда в жизни раньше его не видела. Не могла видеть.
О. Может быть, видела такой в каталоге «ИКЕИ»; они продают массу мебели с покрытием под сосну. Но серебристо-серое кресло на колёсиках также выглядело знакомым – как и прислонённая к стене теннисная ракетка вон там и кубок вот здесь. Она знала, за что эта награда, хотя и не могла с такого расстояния разглядеть выгравированных на ней букв: это был главный приз последнего больничного турнира по теннису.
И широкий книжный шкаф с его тёмно-зелёными полками и рядами журналов с одинаковыми корешками почему-то тоже был знаком. Возникло воспоминание, и в этот раз она опознала его как своё собственное: её раздражение много лет назад, когда «Нэшнл Джиографик» сделал спецвыпуск об океанах в голубой обложке и с голубым корешком вместо обычных жёлтых, нарушив однородность её коллекции; она начала собирать её ещё ребёнком, когда дед начал присылать подписку ей в подарок. И здесь, в этом кабинете, у одного из номеров был зелёный корешок вместо бордового, как у всех остальных.