Золотое солнце
Шрифт:
— Раэмо из земли Лайолен. В двух или трех городах Империи известен также как Подстрекатель, на моей же родине подобных мне именуют Чеканщиками Слов. — Последняя формулировка прозвучала даже не как звание, а как какой-то странный титул.
Не обращая более внимания ни на поднявшийся вокруг гул, ни на гневные восклицания обоих проповедников, он повернулся ко мне:
— Ну здравствуй. Кажется, я нашел то, что безуспешно искал по всей Империи, — и, видимо, перехватив угрюмый взгляд из-за моего плеча: — Не стоит беспокоиться, Малабарка Габбал: я имел в виду всего лишь человека, который думает точно так же, как я сам.
— Значит, ты тоже испытывал это... причастность? — наконец задала я рвавшийся с моих губ вопрос.
— Наверху уже рассвело. — Мартиал, как более благоразумный, нашел-таки способ прекратить разговор, на корню подрывавший авторитет его Гневного бога. — Если мы сейчас же не начнем расходиться, могут быть неприятности со стражей.
...Когда мы поднялись на поверхность, первые лучи солнца уже легли на склон. Раэмо ступил в один из них, и я увидела, что волосы у него — светло-рыжие и чуть вьющиеся, глаза одного цвета с рассветным небом, а сам он... Да прах подери, перед собой притворяться не имело смысла — именно рядом с мужчинами такого типа мое естество обычно и давало слабину. То ли что-то во мне считало, что любой, чья походка подобна походке Кайсара, должен быть не менее искусен как любовник, то ли это просто был предназначенный мне тип — Малабарка как-то обмолвился, что женщина-«киит» часто бывает неравнодушна к мужчине-«махафу»...
Даже оглядываться на Малабарку не имело смысла — я и без того всегда знала, что он не слепой.
— Был бы безмерно счастлив, если бы удалось продолжить наш разговор о богах и причастности им... — Еще и голос вдобавок!
По-моему, за одно соединение такого голоса с таким обликом этого Раэмо давно уже должны были прирезать где-нибудь в темном переулочке.
— Вряд ли. — Ответ Малабарки был самую малость поспешен, но одно это дало мне понять, что он оценил ситуацию совершенно правильно. — Через три дня я ухожу на войну.
— В таком случае прошу у тебя официального разрешения немного подокучать Ланин в твое отсутствие. Поверь, для меня эта тема не менее важна, чем для нее.
Сказано это было столь искренне, что Малабарка просто не мог не кивнуть — я хорошо помнила, какое у него тонкое чутье на правду и ложь.
— А ты, светлая Ланин, как на это смотришь?
Мои мозги еще не успели должным образом осмыслить этот вопрос, как язык мой, будучи всего лишь одной из частей тела, уже ответил:
— Всегда рада достойной беседе — особенно если к ней не прилагаются подземные лабиринты и плохое вино.
Стальная хроника Глава 3. Тень Бога
Некоторые люди, Аххаш и Астар, как решат что-нибудь, так и идут прямой дорогой, ни на что не глядя. Другие, бывает, решат раз, потом перерешат, а потом опять решат наобратное, а потом и вовсе в третью сторону... План у них все время меняется. А иные вовсе ни на что решиться не могут, мечутся, ровно крабы по песку без всякого толку. Префект был ни то, ни другое, ни третье. Он, я вижу, вроде скототорговца. Есть у него большое стадо решений, и там пасутся решения тощие и толстые, пегие и рыжие, решения-кобели и решения-кобылы. На любой случай, одним словом. Приходят к нему: мол, нужно, добрый торговец, то-то и то-то. Пожалуйста! Обождите, сейчас притащат. В общем, какой-нибудь план или подходящее решение у Гиляруса имеются до того, как префект узнает, что именно они ему понадобились...
Поэтому очень быстрый он и верткий по жизни, Наллан Гилярус. С делами живо управляется. Хор-рош!
Ночь прошла с тех пор, как я дал ему согласие, день и еще одна ночь. Наутро повел он меня на конюшню. Подводит к чалому жеребцу, говорит, мол, твое. И грамотку сует от Тита Варвара. В грамотке, не помню уж в точности, этот еж морской сладенько начинает: так и так, милый варвар, очень мне понравилось с тобой перемогаться на мечах, какое изящество! Вот, коня дарю, ибо нынче ты — защитник Империи, с чем и поздравляю. В конце попросту сказано: надо бы еще разок помахаться, отыграться очень хочется. Ну, понятно.
— Я думал о нем хуже. Я думал, Аххаш, он подгнил...
— Тит намного более достойный человек, нежели он сам хочет казаться.
— Мой меч он получит, когда пожелает.
А конь хороший, отличный конь. Я не мастак скакать и фокусы на лошадях выделывать, потому что не маг’гьяр. Вольный народ знает конный бой, но не любит. Меня, снасть камбалья, научили когда-то, как и всех Крыс, — на всякий случай. Знаю, как торговцы определяют коням цену, и по всем признакам, цена у Чалого, так и буду его называть, высокая. Но чем эти признаки в деле скажутся, Нергаш знает. А мне ведь его не продавать, мне на нем ездить...
Второй подарок был от Патреса Балка. Гилярус мне долго объяснял что к чему, но голова у меня так устроена: лишнее само выветривается. Есть у имперцев то ли должности, то ли чины, не разберу... Местные овцы выбирают баранов, то есть старших. Вот консул, например, очень большой баран. А претор — помельче, и трибун тоже помельче. А император — несменяемый баран, это я и так знал. Кое-что идет по жребию, и тут мне противно: имперцы через одного в богов не верят, а жребий на людей кидают... Наверное, уже и сами, Аххаш, не помнят, зачем жребий кидать и какой бог им раньше по какому жребию совет подавал. Некоторые бараньи чины может подарить император, а чтоб уж наверняка подарил, надо бы ему самому сделать какой-нибудь подарок. Очень подходящий и душевный подарок — деньги. Патрес Балк всю эту карусель знал в тонкостях. И он дал денег, точь-в-точь столько, сколько надо, чтобы меня обаранить в квесторы. Это еще один имперский бараний чин. Ну и какого придонного брата мне в квесторах делать? А такого, Гилярус мне поясняет, очень даже такого! И смотрит на меня, как на тупую и неблагодарную каракатицу. Точно, вижу, умно сделано. Полгода целых буду я квестором, и чего б ни натворил тут, ни одна собака меня не тронет. На то нужен особый суд или особый императорский указ, а вся местная плотва такой власти не имеет, да еще и уважать обязана. Квестор Империи! Не морковка псиная. Ладно. Где Патрес Балк? Хочу поблагодарить его, старик и впрямь позаботился, как о сыне родном А! Нет проконсула, уехал в Вилею, неотложные военные приготовления позвали его... Жалко.
— А я, — говорит Наллан Гилярус, — без затей, даю серебра на дорогу. Жалованье тебе ведь не положено.
— Многовато я вам всем буду должен.
Он мне в глаза заглядывает.
— Ты теперь один из нас. И если дашь кому-нибудь кусок хлеба, тысячу денариев или жизнь, не думай, что тебе будут должны.
— Спасибо.
Наллан Гилярус сделал мне много добра. А добро я не забываю.
В тот же день он отвел меня к наемникам.
Для них устроили лагерь. Рядом с городской стеной, там, где ворота на Вилею. Гилярус меня спросил:
— Должен ли представить тебя им как нового командира?
— Нет. Теперь они — мои.
Префект ушел по своим делам.
В лагере, кроме моих, были еще четыре строевых десятника из городского гарнизона. Двое заставляли наемников бегать и прыгать через ямы, а двое спали. Сменами, значит, работают. Так. Я нашел двух спящих. Выбрал того, что постарше, и пнул как следует под зад. Проснулся, под головой шарит, забыл, где у него ножны с мечом. А ножны — у левого бока. Грозный, Аххаш, как рубленный на части крокодил. Усы длинные, висячие. Сунул я ему под нос буковки: гляди, простокваша, я твой командир. Встал, имя и чин мне в рожу выкрикнул как положено.