Золотоискатели в пустыне

Обручев Владимир Афанасьевич

Возбужденные событиями дня и перспективой охоты, мальчики торопились с обедом и позвали Мафу, прежде чем мясо вполне сварилось. Но рудокоп после ночной прогулки и утренних волнений был очень голоден и ничего не заметил. После обеда он лег спать, поручив мальчикам разбудить его пораньше. Это вполне соответствовало их намерениям, и они дали Мафу спать не больше получаса, а во время сна приготовили провизию и корзины для задуманной прогулки.

Едва только рудокоп исчез в шахте, как Хун снял со стены ружье, пороховницу и мешочек с пулями и надел на себя.

— Тяжелое, однако! — заявил он смотревшему на него с завистью Пао.

— Как

же ты возьмешь еще корзину?

— Знаешь, нам довольно одной корзины; положим в нее все — сухари, воду, чайник. Мы будем меняться.

Нагрузившись, мальчики вышли на пустырь и направились к пустынным холмам, на юго-восток от поселка, где они, собирая топливо, не раз встречали антилоп.

Закончив толчение и промывку руды, которая дала около десяти цынов золота, Мафу вылез из шахты уже после заката, усталый, голодный, но довольный. Он поднялся по уступам, мечтая об ужине, который, по его мнению, должен был уже ждать его, и, насвистывая песню пастухов, подошел к фанзе. Открыл дверь — и остановился, пораженный темнотой и тишиной.

— Ах, нахалы! — крикнул он. — Завалились спать, а огонь потух и ужин простыл.

Сбросив в угол кайлу, молот и клинья, которые он вынес наверх в твердом убеждении, что с этой шахтой все счеты покончены, Мафу подошел к кану и протянул руки, чтобы схватить мальчишек за ноги. Но его пальцы нащупали только гладкую цыновку.

— Куда вы запропастились, негодяи?! — крикнул он еще громче, нагнувшись всем туловищем над каном и шаря поближе к изголовью. Потом он достал огниво и трут, высек огонь и зажег масляную лампочку, всегда стоявшую слева у стены на краю кана. Фанза была пуста. Мафу заглянул в топку — ни признаков Огня или ужина; пусты и тренога и опрокинутый на земле котел.

— Эти негодяи еще не вернулись, и я должен голодный теперь разводить огонь и варить для них ужин. Еще бы, стану я возиться! Будь они прокляты, бездельники! Сварю чай, поем сухарей, да холодного мяса от обеда и лягу спать. Пусть они тоже останутся без ужина, когда вернутся. А завтра отдеру их за уши.

Мафу развел огонь и стал искать чайник. Но его нигде не было. Пришлось вскипятить воду в котле. Рудокоп сел на кан и принялся за еду, но все время смотрел на дверь, ожидая, что она откроется и в фанзу войдут бездельники. Уж и устроит он им прием! Одного за уши, другого за уши и лбами друг о друга! А потом — пошли на кан спать, ни ужина, ни чаю для вас нет!

Но один ломоть мяса за другим исчезали за крупными белыми зубами Мафу, кучка сухарей таяла, а мальчики не появлялись. Выпил несколько чашек чаю — их все еще нет. Выкурил трубку, другую, стало клонить ко сну.

Желание дождаться и наказать мальчиков постепенно слабело под влиянием усталости и непреодолимой дремоты. Поборовшись некоторое время со сном, он в конце концов залез на кан и улегся спать.

Солнце поднялось уже высоко, когда Мафу откинул, наконец, одеяло, присел, зевнул, протер глаза — и увидел, что он в фанзе один. Одеяла мальчиков лежали свернутые на своем месте, в лампочке выгорело все масло, пустой котел стоял на полу.

«До сих пор не вернулись, нахалы!» — подумал рудокоп и почувствовал некоторую тревогу. Посмотрел недоумевающими глазами на пустой кан, и вдруг взгляд упал на стену над изголовьем, где всегда висело его ружье. Стена была пуста: ни ружья, ни пороховницы, ни мешочка с пулями!

Ой, не побывал ли здесь вор вчера, когда никого не

было дома? Уж не сделал ли Цзинь Тай третий визит в шахту и украл в отместку самое ценное, да еще увел мальчиков и убил их?

Быстро одевшись, Мафу вышел из фанзы, подошел к шахте, посмотрел в ее черную бездну, словно она могла дать ответ на его недоуменные вопросы, потом поглядел через ограду в одну, другую и третью сторону в надежде увидеть возвращающихся мальчиков. Но пустынная долина, уже разогретая солнцем, расстилалась без каких-либо признаков жизни от подножия угрюмой стены Кату на севере, до плоских холмов на востоке и юге. Воздух над ее поверхностью уже струился от зноя, и холмы по временам казались стоящими позади широкого светлого озера.

— Хоть бы Лю Па скорее вернулся! — пробормотал рудокоп, возвращаясь в фанзу, чтобы приняться за приготовление еды. — Я не знаю, что делать, где искать мальчишек, пустыня так велика!..

Он развел огонь, поставил воду в котле, спустился в шахту за мясом и приготовил все для сытного обеда.

Перед самым полуднем, когда Мафу уже собирался сесть в одиночестве за трапезу, в фанзу вошел Лю Пи.

— Вот хорошо, что ты вернулся! — воскликнул рудокоп. — Обед у меня как раз готов.

— А где же мальчики? — спросил Лю Пи, освободившись от своей ноши.

— Гуляют где-то. Сядем кушать, и я расскажу тебе, что случилось здесь во время твоего отсутствия. — Уплетая суп и мясо, Мафу подробно рассказал об истощении богатой жилы и охоте на архаров, о воровстве руды и о своей погоне за похитителем, об обыске и, наконец, об исчезновении мальчиков.

— Я думаю, что они взяли мое ружье и пошли на охоту. Но только куда: в Кату за архарами или на холмы за хуан-янгами?

— Скорее всего, что так, — сказал Лю Пи, — и они, наверно, заблудились. Только не нашалили бы они с ружьем! А то еще могли столкнуться с волками.

— Без собаки не обойтись!

— Само собой. После обеда я немного отдохну, а ты сбегай к Ли Ю и попроси у него собаку. Искать пойдем вместе. Может придется нести одного из них или обоих.

Хотя Лю Пи отмахал в этот день уже более сорока ли, но исчезновение детей очень встревожило его, и он позволил себе только самый короткий послеобеденный сон, пока Мафу ходил за собакой на мельницу. Как только он вернулся, оба рудокопа, захватив с собой сухарей, сушеного мяса, чайник Лю Пи, запас воды во фляге и вооружившись ножами и топором, отправились на поиски. Собака повела их к холмам на юго-восток от поселка.

ПАО И ХУН НА ОХОТЕ

Накануне по этому же пути по хорошо протоптанной тропе, пролегавшей в долине между брошенными отводами и развалинами фанз, расположенных вдоль давно отработанных жил, прошли Хун и Пао. В километре от поселка тропа пошла по невысоким холмам, усыпанным щебнем сланца и покрытым «лаком пустыни» — черным, как смола, и, как смола же, блестевшим под лучами высоко стоявшего солнца.

Холмы тянулись далеко на юг от долины Чий Чу, все одинаково черные, усыпанные щебнем, похожие на плоские котлы, опрокинутые вверх дном и покрытые шероховатой копотью от долговременного употребления. Изредка это однообразие нарушалось небольшим утесом на вершине пли на склоне какого-либо холма, но таким же черным, как и все остальные, или более широкой долинкой с сухим руслом, вырытым дождевым потоком и поросшим несколько более крупными кустами с серо-зеленой листвой.