Золотой человек
Шрифт:
Остановившиеся от ужаса глаза Ноэми как бы спрашивали: «Неужели даже ты не знаешь никакого средства, мать? Ведь ты помогла стольким убогим, страдальцам, умирающим, и лишь для моего крошки у тебя нет ни одного спасительного лекарства!»
— Увы, такого лекарства нет, — горестно подтвердила Тереза, не в силах выдержать укоряющего взгляда дочери.
Упав на колени у кроватки и склонившись к его изголовью, Ноэми шептала:
— Что у тебя болит, голубчик мой, малюточка моя? Взгляни на меня своими чудесными глазками…
Но
— Нет, нет, не гляди на меня так! Не гляди так!
Ребенок не заплакал. Только сипло раскашлялся.
Господи, ведь надо еще, чтобы другой больной, в соседней комнате, ни в коем случае не услышал этого кашля!
Дрожащая Ноэми держала на руках Доди и одновременно прислушивалась, не проснулся ли там, за стеной, Михай. Когда раздался его голос, она торопливо положила мальчика в кроватку и поспешила к нему.
После приступов лихорадки наступила реакция. Михай чувствовал себя беспомощным, слабым, был раздражителен и сердит.
— Куда ты пропала? — накинулся он на Ноэми. — Совсем забросила меня. Когда что-то нужно, тебя не допросишься!
— О, не сердись, — упрашивала его Ноэми. — Я ходила за свежей водой для тебя.
— А Тереза что, не могла принести? Вечно бездельничает… Вот и окно открыто настежь. Хотите, чтобы крыса какая-нибудь забралась, когда я сплю! Погляди, нет ли здесь крысы?
В лихорадке больным часто чудятся крысы.
— Сюда не то что крысе, комару не проникнуть. Ведь окно затянуто москитной сеткой.
— Ах, вот что… Ну, а где же твоя свежая вода?
Ноэми подала ему кружку, но Михай снова вспылил:
— И это называется свежая? Она же совсем теплая! Ты что, хочешь, чтобы я умер от жажды?
Ноэми терпеливо переносила все его капризы. А не успел Михай заснуть, как она снова бросилась к Доди. Женщины сменяли друг друга: пока Михай спал, возле его постели сидела Тереза. Стоило ему шевельнуться, как она давала знак Ноэми, и когда он открывал глаза, молодая женщина, оставив больного ребенка, уже снова сидела у его постели.
Так проходили бесконечно длинные ночи. Ноэми то и дело кидалась от одного ложа к другому, преподносила Михаю всевозможные выдумки — о том, где она была, что делала, зачем отлучалась.
Как известно, больные необыкновенно мнительны. Они убеждены, что окружающие только и думают, как бы устроить им какую-нибудь вопиющую, неслыханную пакость, составляют против них всевозможные коварные заговоры. Чем сильней истощена нервная система, тем мнительней становится человек, тем легче он раздражается. А ведь в таких случаях достаточно короткой вспышки гнева, мгновенного испуга, сильного расстройства — и сразу может наступить смерть. Тот, кому выпало на долю выхаживать больного, должен быть готов к настоящему мученическому
И Ноэми стала такой мученицей.
Между тем ребенку становилось все хуже и хуже, Тереза уж совсем отчаялась спасти его. А Ноэми даже не смела дать волю слезам, чтобы Михай не заметил ее заплаканных глаз и не спросил, в чем дело.
На второй день после кризиса Михаю стало значительно лучше. Он впервые выразил желание чем-нибудь подкрепиться. Ноэми спешно принесла ему чашку заранее приготовленного бульона, он выпил ее до капли, после чего заявил, что чувствует себя много бодрее. Ноэми так и засияла от радости.
— А что поделывает маленький Доди? — неожиданно поинтересовался Михай.
Вопрос застал Ноэми врасплох, она испугалась, что Михай заметит ее смятение.
— Мальчик спит, — ответила она.
— Спит? В такое время? Уж не захворал ли он?
— Нет, нет, Доди здоров.
— А почему бы тебе не принести его ко мне, когда он бодрствует?
— Но ведь ты сам как раз спишь в эти часы.
— Да, да, ты права. Но когда мы оба будем бодрствовать, принеси его обязательно. Мне так хочется взглянуть на него.
— Хорошо, Михай.
А ребенку становилось все хуже. И Ноэми по-прежнему приходилось скрывать его болезнь, придумывая всевозможные басни. Михай справлялся о нем ежечасно.
— Забавляется ли Доди со своим игрушечным деревянным человечком?
— О, малыш с ним не расстается. («Только не с игрушкой, а с чудовищным призраком смерти…»)
— Обо мне-то он вспоминает?
— Он часто тебя вспоминает. («Увы, скоро будет вспоминать лишь на том свете…»)
— Поди же, поцелуй его за меня.
И Ноэми передала умирающему ребенку прощальный поцелуй отца.
Прошли еще сутки. Наутро, открыв глаза, Михай снова обнаружил, что он в комнате один. Всю ночь Ноэми неотлучно просидела возле маленького Доди и, глотая слезы, следила за его агонией. Сердце ее готово было разорваться!.. Но, входя к Михаю, она по-прежнему улыбалась.
— Ты была у Доди?
— Да.
— Он опять спит?
— Спит.
— Но это же неправда!
— Нет, я говорю правду, мальчик спит.
Ноэми не лгала. Она только что закрыла сыну глазки. Он заснул вечным сном. Но выдать свое горе она не имела права, ее долг — улыбаться больному.
После полудня у Михая снова обострилась болезненная раздражительность. И по мере того, как день клонился к вечеру, она все возрастала. Под вечер он сердито окликнул Ноэми, находившуюся в соседней комнате.
Молодая женщина быстрыми шагами подошла к нему и посмотрела ему в лицо ласковым, полным любви взглядом. Но больной был в скверном настроении и взглянул на нее явно недоверчиво. Заметив воткнутую в лиф иголку с шелковой ниткой, он сказал:
— Вот как! Тебе, я вижу, приспичило заняться шитьем? Неужели не нашлось для этого другого времени? Ты что, новый наряд себе мастеришь?