Золотой эшелон
Шрифт:
Любка осталась в купе, но Драч успел туда смотаться и лично напялить на нее противогаз. За спецназом приглядывать было не нужно. За Зинку тоже можно было не волноваться: на то есть Салымон. Противогазов лишних хватало: поредел личный состав… Оставалось ждать.
Поезд шел как в оцепененье. Только гром колес нарушал тишину. Вдруг ожил громкоговоритель.
— От радиационного поста циркулярный. Отклонений в радиационной и химической обстановке не обнаружено. Радиационная партия. Прием.
Зуброву показалось, что он услышал вздох облегчения. Он даже оглянулся, но на командном пункте
— Говорит Первый. Сбавить ход. Радиационной партии у станции — внеочередной доклад.
Воздух был прозрачен, как бывает только ранним утром. Картина Левитана — и только. Тишина, спокойствие. Поезд со скоростью пешехода подходил к станции. Вот уже и без бинокля можно было видеть, что весь перрон заставлен кошелками и мешками. Между ними где лежали, где сидели люди — давно, видно. По лохмотьям только было и разобрать, кто мужик, кто баба. А вот и ребятенок лежит, и в том, что осталось от ручонки его — леденец недососанный. И вороны дохлые тут же вокруг валяются.
— Отклонений в радиационной и химической обстановке не обнаружено, — доложил громкоговоритель.
— Господи, да чем же их так? — прошептал Зубров, забыв, что у самых губ — микрофон селекторной связи.
У конца перрона на рельсах лежал еще один труп, а на веревке, метрах в двух от него задрал в небо бороду серый козел. Поезд, не меняя скорости, переехал тело.
— Говорит Первый. Полный вперед.
Так и шел поезд сквозь мертвую зону, не ведая, отравлен ли он уже весь неведомо чем или нет. Чем противогаз хорош помимо основного своего назначения — это что лица твоего никто не видит.
Через час громкоговоритель к очередному докладу об отсутствии отклонений добавил, что по ходу поезда имеет место станция, на которой — живые люди.
Зубров все это время не отрывался от перископа. Хобот противогаза мешал, и хотелось сплюнуть.
— Говорит Первый. Остановка у станции.
У ближнего края платформы горбоносый мужик наливал из крана большой бочки в стакан прозрачную жидкость. Зубров сорвал противогаз и отдал команду:
— Отбой химической тревоги!
Эшелон остановился, все загалдели с оживлением. Через минуту Зубров слушал приведенного Драчом со станции мужика.
— Зона та с покойниками, что вы проехали, — неопасная теперь. Страшно — это да. Натерпелись, небось? Там лаборатория была или институт — шут их разберет. Охранялся — не подступись. Ну, наши мужики и решили, что что-то ценное, раз охраняют. Времена сейчас, сам знаешь какие, начальник: ничего не укупишь. Они и сунулись, охрану перебили. Все обшарили — а там никакого добра, кроме спирта, и не было. Ну, еще машины, что рядом стояли, поугоняли конечно. Ну, с обиды и подожгли здание — чтобы, значит, в соблазн не вводило. Оно себе погорело-погорело, да и ахнуло. Облако от этого взрыва пошло, а где прошло — все померли.
Наши мужики одного очкарика прихватили случайно, он со страху в машину забился, в багажник. Так он говорит — они там химию секретную делали. В оборонных целях. Чтобы все живое, значит, убивала, а через два часа чтоб безопасной уже была и продукты не портила.
Так
— Спасибо тебе, дядька за информацию. — Зубров передал мужику пакет махорки. — А чего по ходу на север творится — ты ненароком не знаешь?
— Там, начальник, аж до самой Сызрани чисто все. Шалить шалят, это верно, однако без отравы. Только в одном месте, километров за двести отсюда, «зеленые толстовцы» погуляли. Они против техники сильно были и рельсы поснимали: идеи, вишь, у них. Этак километра два успели разобрать. Но они оттуда уже ушли, как все продукты из магазинов выжрали.
Так оно и было. Километры пути впереди эшелона уничтожены. Любители окружающей среды постарались на славу. Путь разобран полностью, рельсы сброшены с насыпи в болото, железобетонные шпалы — туда же. Хорошо, хоть мост уцелел. В одном месте стоит состав на насыпи, а рельсы перебиты взрывами прямо под вагонами и под локомотивом, а дальше снова разобран путь.
— Что делать будем?
— Поврежденный эшелон взрывами сбросить с пути и перебитые рельсы убрать. Затем настелить новое полотно.
— Сколько это займет времени?
— Учитывая полное отсутствие техники, транспорта, подъездных путей, недостаток инструмента, особое неудобство участка строительства — полтора месяца при полном напряжении…
— Другие предложения?
— Новую дорогу не строить. Снимать рельсы и шпалы позади себя, перетаскивать их вперед (на БМД), укладывать, продвигать поезд немного вперед и снова снимать рельсы позади.
— Сколько времени?
— Месяц.
— Какие еще предложения?
— Выслать далеко вперед патрули для охраны полотна. Устраивать засады, лупить зеленых, красных и бежевых — кто там рельсы разбирает. Беспощадно, цветов не различая. Вздернуть двух-трех с объяснением причин — глядишь, остальные и поутихнут.
— Хорошо. Принимается.
Измотался батальон вконец. Поизносился, поистрепался. Ударила непогода. Ночами подмораживало. Выезжали из Одессы — вроде жарко было, а тут ночами и снежок перепадает, а днями — дожди леденящие, ветер. Туго с продуктами. Рабочие смены по пятнадцать часов. Ночные патрули — и снова тягать и укладывать рельсы и шпалы. Пообтесало народ. Челюсти повыступали, тельняшки рваные пообвисли. И Зубров вкалывает со всеми. По окрестностям гоняет на газике, зеленых ловит да вешает, рельсы на БМД грузит да разгружает. Машины тоже поизносились: они для ремонтных работ никак не предназначались.
Иногда куски целого пути попадались, пройдет их эшелон и вновь — поврежденные участки, и зеленые на пожелтевших деревьях раскачиваются.
Прошли все это. Потеряли три недели.
Второй секретарь ЦК КПСС Боков в этот день охотился с министром обороны Мазовым. Не на лис каких-нибудь там, а на крупную дичь.
— А как ты думаешь, товарищ Мазов, кто же у нас в президенты выбьется? Пока этот там по заграницам порхает?
— Да кто бы ни был, товарищ Боков, лишь бы не Мудраков. Борзеет больно.