Золотой империал
Шрифт:
— Да я бы рад... — Жорка снова покачнулся: в щит с грохотом врезалсябулыжник, выпущенный из пращи. — Да, похоже, не пробраться к переходу.
— Что ты... — начал было капитан и осекся.
Нападающие, завладев одной из катапульт, изготовленной к выстрелу, разворачивали ее теперь в сторону отстреливающихся «миропроходцев».
— Похоже, шиндец пришел, Жора... — Николай почувствовал, как по спине щекочущим ручейком катится пот, а ноги начинают предательски дрожать. — Гранату бы сюда...
— А нету!.. — в тон ему ответил Конькевич, тоже вибрируя.
Да
Новая прислуга катапульты, вместо того чтобы быстренько завершить маневр, почему-то копошилась там, будто пьяная, то поскальзываясь на ровном месте, то вдруг начиная поворачивать орудие в обратную сторону. Дождь стрел и камней тоже поутих, и стрелы уже не свистели вокруг, полные хищной силы, а вяло жужжали, не долетая до цели.
— Шаляпин! — осенило наконец капитана.
И верно: напрягшись, как струна, кот, от взъерошенной шерсти ставший гораздо больше обычного, стоял на совершенно открытом месте, вперив тяжкий взгляд в копошащихся перед ним, словно во сне, врагов, а вокруг него волнами расходилась мощная неслышная вибрация, от которой начинали ныть зубы и мутилось в голове...
— Вперед, Жорка! Он их долго не удержит!
Отобрав ненужный уже щит у друга, Александров силком запихал Конькевича в «стену», нетерпеливо ведя отсчет оставшегося для него самого времени.
Шаляпин держался!
Неизвестно, чего это ему стоило, но всяческое движение в зале прекратилось, а нападающие и обороняющиеся, как бы взяв тайм-аут, отставили взаимное истребление.
Завершив счет, Николай шагнул вперед, по привычке высоко занося ногу и...
Сверкнувшая в луче света, падавшем из узкого окна, стрела, посланная откуда-то сверху, сшибла Шаляпина, словно кеглю, без звука унося его куда-то за постамент.
— Шаля...
Милиционер готов был броситься на помощь, но вокруг уже засвистели снова ожившие стрелы.
Что-то, показавшееся огромным, как шкаф, ударило в плечо, отдавшись в голове звонкой болью, и, развернув, швырнуло лицом вперед, на зыбкие камни стены...
31
Ласковое солнышко так приятно грело лицо, красным просвечивая сквозь закрытые веки, что открывать глаза никак не хотелось.
«Будто в деревне у бабушки... — подумалось Николаю. — Как давно это было...»
Теплый ветерок обдувает лицо, щекоча щеку мягкими стебельками травы, щебечут птички... Как замечательно вот так лежать на спине, подставив лицо солнечному свету и ни о чем не думать! Если бы еще не этот металлический лязг, доносящийся откуда-то со стороны.
Что-то напоминает эти звуки. Не то работает какой-то механизм, не то...
Николай распахнул глаза и сел на траве, не обращая внимания на тошнотворную боль, сразу рванувшую левую сторону головы.
В нескольких метрах от него Валя колдовала над лежащим в траве бледным как смерть Жоркой, а чуть дальше крутились в фехтовальном танце две знакомые фигуры, окруженные серебристым сверканием размывавшихся в воздухе мечей.
Судя по тому, что Кавардовский только оборонялся,
Противники бились молча: ни о какой шутливой словесной пикировке, как в том давнем поединке графа с Роландом, речи не было. Всего на миг увидев лицо Чебрикова — бледное, с закушенной нижней губой и сузившимися глазами, когда тот обернулся удостовериться, что с товарищем, замыкавшим эвакуацию из храма, все в порядке, — Николай понял, что фехтовальщики здесь сошлись с более серьезными намерениями. Хотя куда уж серьезнее...
Ротмистр отвлекся всего на долю секунды, но это едва не стоило ему жизни: скимитар Кавардовского свистнул так близко от его головы, что еще миг и... Спасло графа, только падение на спину с перекатом, и опять Князь ошибся всего на несколько миллиметров...
В подобном поединке, когда сходятся два равных по мастерству противника, зачастую все решает случай. Так произошло и на этот раз.
Сверкнувший в опасной близости от плеча перекатившегося Петра Андреевича клинок Князя неожиданно для его обладателя глубоко вонзился и тут же засел в мягкой на первый взгляд, но сплошь перевитой корнями лесной почве. На его освобождение ушел всего какой-то миг, но он оказался роковым для преступника...
«Дюрандаль» прочертил в воздухе сияющую дугу снизу вверх и глубоко рассек правое плечо Кавардовского, заставив его ладонь безжизненно соскользнуть с рукояти застрявшего в земле скимитара. В следующую секунду вскочивший ротмистр ударом ноги опрокинул своего врага наземь и, отшвырнув свой меч, навалился сверху, выкручивая ему здоровую руку.
Николай, в гудящей как вечевой колокол голове которого все происшедшее слилось в один сложный пируэт, успел подумать о том, чего стоило Чебрикову сдержать руку при ударе, чтобы не рассечь проклятого бандита пополам, чего тот, впрочем, и заслуживал.
— Как вы, Николай Ильич? — не оборачиваясь, спросил граф. Голос его звучал ровно и спокойно, будто это не он только что чуть было не распростился со своей жизнью и едва не отнял чужую. — В порядке? Шаляпин прошел?
Николай вдруг отчетливо вспомнил, как скомканной тряпкой от удара стрелы улетел куда-то чудесный кот, и у него перехватило горло. Сколько раз спасал их Шаляпин? Спас и в последний, а вот самого его уберечь не удалось...
Ротмистр, видимо, почувствовал неладное и повернулся к Александрову.
— Что...
— Ротмистр... — прокашлявшись, начал Николай, но тот уже все понял.
От удара в челюсть зашевелившийся было Князь затих в траве, а Чебриков вмиг оказался на ногах.
— Не может быть! — закричал он, вцепившись руками в отвороты куртки Александрова и тряся его, словно тряпичную куклу, так, что окровавленная голова болталась из стороны в сторону. — Не может этого быть!
Николай впервые видел бесстрастного графа в таком состоянии и не желал сопротивляться.