Золотой лис
Шрифт:
— И что было?
— Жил тогда один пес.
— Какой породы?
— Ну, обыкновенной.
— Дворняга?
— Дворняга.
— Жалко, не овчарка.
— Нет, дворняга.
— Как его звали? Эмилька запнулась.
— Сапфир?
— Нет.
— Может, Искра?
— Нет, не Искра. По-другому… Да, да его звали Тузик.
Лукаш почувствовал легкое разочарование.
— Тебе не нравится?
— Нравится. Но Сапфир или Искра было бы лучше.
— А мне Тузик больше нравится.
— И что с ним случилось?
—
— Знаю.
— У них была фабрика.
— Какая?
— Очень большая.
— Автомобилей?
— Нет. Просто фабрика. И они его ужасно эксплуатировали.
— Били?
— Есть ему не давали, а он должен был на них работать.
Лукаш сверкнул глазами.
— Я бы не стал!
— А что бы ты сделал?
— Убежал бы.
— Ишь какой умный! Тузику некуда было бежать, потому что на этой улице жили одни капиталисты.
— Я бы дальше убежал.
— И дальше тоже капиталисты жили.
— Так я бы приделал себе крылья и полетел.
Эмилька нахмурилась:
— Я правду говорю, а ты выдумываешь.
— Не выдумываю, а на самом деле улетел бы.
— Но он не мог улететь, — твердо возразила Эмилька.
— А что же он сделал?
— Хотел убежать.
— Ну вот!
— Но его поймали и начали еще хуже эксплуатировать. А потом…
— Капиталистов прогнали?…
Эмилька покачала головой, и ей опять пришлось откинуть назад упавшие на плечи косички.
— Нет еще… Потом Тузик состарился.
— Умер?
— Погоди, еще не умер. Когда он состарился и больше не мог работать, капиталисты выгнали его из дома. Он стал безработным и нигде не мог найти заработка.
— У него дети были?
— Были.
— Его выгнали вместе с детьми?
— Ага.
— И что с ними сталось?
— Тузик умер.
Лукаш задумался. Вблизи, на чугунной балюстраде, тихо чирикала крохотная серая птичка с длинным хвостиком.
— А дети?
Эмилька довольно долго молчала, в раздумье покачивая левой ногой. Круглое личико ее имело очень серьезное выражение, глаза были устремлены куда-то в пространство, в неведомую даль.
— Что сталось с детьми?
— Дети живы, — ответила она, не сводя глаз с далекого небосклона.
— Где же они?
— В разных местах. Но один будет у меня.
— Как — у тебя?
— Вот так. Папа обещал на рожденье подарить мне маленького щеночка.
— Сына этого Тузика?
— Ага.
— И как ты его назовешь? Назови его Искрой, Эмилька…
Она покачала головой.
— А как?
— Постой, я назову его…
— Искрой, говорю тебе; назови его Искрой.
— Нет, не так.
— А как же?
— Да, да, я назову его Тузик.
Увидев падающий с каштана лист, Лукаш быстро поймал его в воздухе. Лист был уже сухой и сразу стал рассыпаться между пальцами.
— Если бы я попросил отца, — промолвил Лукаш, — он тоже подарил бы мне
— Ты не хочешь собачку?
— Мне не нужно. У меня есть кое-что получше.
— Что такое?
— Вот это и есть тайна. Когда придешь, покажу.
На этот раз Эмилька заинтересовалась, видимо, больше, чем прежде.
— Это живое?
Лукаш хотел было сказать — да, но прикусил язык.
— Живое?
— Приходи, увидишь. Придешь?
— Не знаю, — ответила Эмилька. — Если будет время…
Однако вышло так, что Эмилька не смогла прийти. Ее, как и Лукаша, никто ни в детский сад, ни оттуда домой не провожал, так как они жили очень близко, рядом, на Гарбарской. Но в тот день в четыре часа ее ждала у выхода мать, молодая статная женщина, тоже румяная, голубоглазая и светловолосая, в общем, до смешного похожая на дочь, только, конечно, старше и гораздо крупней и плотнее. Оказалось, что им обеим сейчас же надо ехать на Брацкую, в Дом ребенка, покупать Эмильке новое платье. Эмилька была этой перспективой заметно взволнована, но, хорошо владея собой, держала себя, как обычно в таких случаях, важно, с достоинством.
— Приходи! — напомнил Лукаш при расставанье.
Но Эмилька ничего не ответила, и Лукаш, не без чувства обиды, минуту смотрел на свою подругу, как она мелкими шажками идет рядом с матерью через Рынок, выпрямившись, преисполненная важности и достоинства. «Глупая!»— подумал он. Но от этого утверждения ему ничуть не стало легче. Он взмахнул сумкой и медленно пошел домой. На площади повстречал двух товарищей по детскому саду — Войтека и Лешека.
— Куда путь держишь? — спросил маленький черный Войтек, грызя ноготь.
— Домой, — ответил Лукаш.
Лешек забавно скривил свою сморщенную мордашку.
— А мы — в город, к медведям.
Лукаш очень любил медведей на Трассе, и особенно дорогу к ним через мост, но помнил, что обещал лису вернуться в четыре.
— Идем, — сказал Войтек и выплюнул отгрызенный ноготь. — Чего зря дома торчать?
Лукаш крутанул сумкой.
— Нет, мне надо домой.
— Трусишь? Маму боишься?
— Э, маменькин сынок, ну его к свиньям, — сказал Лешек, пнув валяющуюся на земле спичечную коробку. — Идем, Войтек, что терять время с этим сосунком.
— Сосунок! — крикнул Войтек.
И, угостив Лукаша тумаком в бок, помчался по Рынку.
— Сосунок! — пронзительно взвизгнул Лешек — и за ним.
Лукаш, пожав плечами, пошел своей дорогой.
Дома ему, как обычно, открыла дверь высокая, костлявая Эльза, приходившая каждый день, кроме воскресенья и праздников, от десяти до четырех помогать по хозяйству.
— Мама дома? — спросил Лукаш прямо с порога.
— Дома, — ответила Эльза своим низким голосом.
К сожалению, оказалось, что мать занята. Заглянув к ней в комнату, Лукаш увидел, что она сидит за письменным столиком и около нее на столике — целая стопка ученических тетрадей.