Золотой перстень с рубином
Шрифт:
Глаша бы не смогла сама додуматься, решиться. Эта тварь Дарья убедила её и отправила в аптеку, заодно и прикупить лекарств для хозяев. Иначе не могло и быть. Николай бросился за доктором Иветовым. Графиня, собравшись удивительным образом, отдавала чёткие указания, не давая ни слугам, ни Ане впасть в ступор. Глаша белела на глазах, румянец совсем отлил от её лица, черты заострились. Наконец, явился Николай с доктором. Он привёз его прямо верхом, благо, Сергей Львович жил недалеко.
– Всем выйти, господа, - скомандовал он, разворачивая свой чемоданчик и вынимая из него необходимые
– Аннушка, останьтесь, будете подавать необходимое.
Аня кивнула. Она старалась не смотреть на манипуляции доктора. Просто стояла за спиной чуть сбоку и подавала то, что он просил. Через некоторое время Сергей Львович устало повел плечами и бесцветно сказал:
– В больницу надобно, не вытяну девку. Аннушка, прикажите повозку готовить, да живей.
Аня со всех ног бросилась за дверь, сбивчиво объясняя, что требуется. Татьяна Александровна дала указания. Дворовые вынесли Глашу на руках. Аня, успевшая собрать узелок с вещами для Глаши, сидела в повозке рядом с врачом и укрытой одеялами камеристкой. Всё казалось страшным сном, каким-то нереальным и жутким.
– К Обуховской, - приказал доктор.
– Что есть мочи!
Возница кивнул, стеганул лошадь, и повозка двинулась в сторону больницы. Аня ужаснулась: да до этой больницы они будут час добираться! Но она не знала других вариантов, поэтому просто сидела у изголовья служанки, держа узелок с вещами в руках и молилась всему богам сразу.
– Холодно, барынька, холодно.
– Зашептала Глаша, придя в сознание, и у Ани от ужаса шевелились волосы на голове. Как это страшно, как нелепо!
– Потерпи, милая, скоро больница, тебе помогут! – Успокаивала она девушку и Глаша снова проваливалась в забытье.
Когда они, наконец, добрались до больницы, камеристка была без сознания. Доктор как можно скорее поспешил в помещение. Судя по всему, в госпитале его знали. Сергей Львович бросился к одному из врачей и через минуту их разговора тот потребовал нести Глашу срочно в операционную.
Аня устало присела на скамейку у стены. Узелок со сменой белья она так и лежал в руках. В широком просторном холле туда-сюда бродили пациенты, бегали медсестры. Как и через сто лет в больнице пахло стерильностью, бинтами и микстурами. Аня оперлась затылком о стену и прикрыла глаза. Это будет чудо, если Глашу спасут. Настоящее чудо, учитывая, сколько крови она потеряла.
Острое состояние горя охватило её. Да, это был чужой ей по сути человек, но за этот месяц они с Глашей очень сдружились. Почему же, почему Аня ничего не сделала, чтобы предотвратить этот ужас? Почему не поговорила с ней, почему не объяснила, как это опасно. Почему позволила пойти на подобный шаг? Ей казалось, Глаша почти созрела сказать Татьяне Александровне обо всём, и Аня безмятежно ужинала, пока служанка творила с собой невесть что.
Закрытыми глазами почувствовала движение. Кто-то подошёл к ней. Аня распахнула глаза и замерла. Перед ней с обеспокоенным видом стоял Николай.
– Насилу вас нашёл, Анна Алексеевна. Где Глаша? В операционной?
– С тревогой спросил Ильинский.
– Аннет, с вами всё в порядке?
У Ани не было сил отвечать. Рядом с Николаем возник Гнездилов, словно бы и ниоткуда.
– Вы знаете, почему это произошло, Анна Алексеевна?
– Сухо спросил сыщик. Интересно, он спрашивает по службе или его попросила графиня?
– Александр, может, не стоит?
– Николай беспокоился за неё. На Аннет лица не было, и она явно была не в состоянии отвечать на вопросы. Но реакция девушки поразила его, она встрепенулась и словно только что увидела Ильинского, только осознала, что перед нею он.
– Отчего же, Александр Сергеевич, стоит!
– Едко, зло усмехнулась Аня сквозь навернувшиеся слезы. Она не хотела плакать, но они сами текли из глаз. – Стоит! Только спрашивать не меня надо, Александр Сергеевич, а вот графа - нерадивого папашу.
Ильинский форменно вылупился на неё. Он не понимал, о чем говорит Аннет. В ярости, и откуда только она взялась, придавая девушки сил, она вскочила со скамейки и, не соблюдая правил приличия, ткнула ему в грудь указательным пальцем.
– Ты, ты во всём виноват, понял!? Сделал ей ребёнка и смеешь ещё спрашивать, всё ли в порядке?
Николай, опешив, воззрился на её указательный пальчик с аккуратным розоватым ноготком на нём.
– О чем вы, Анна Алексеевна?
– Офицер огляделся по сторонам. Пламенная речь гувернантки привлекла внимание больных и персонала. Во истину, во все времена люди хотели лишь хлеба и зрелищ.
– Потрудитесь объяснить!
– Это ты потрудись объяснить, за каким лешим ты её обрюхатил?
– Не подбирая слова, без ножа резала его Анна.
Александр Сергеевич подхватил её под руку и повёл в сторону от людей, туда, где уютно расположилась подставка с цветами и пальма в кадке, образуя некое подобие живого уголка или оранжереи.
– Анна Алексеевна, милая, я понимаю ваше состояние, но не стоит кричать. Нам всем сейчас нелегко. Мы должны держать себя в руках, потому что иначе некому будет решать проблемы.
С Натальей он явно разговаривает иначе, усмехнулась про себя Аня. Но всё же она была благодарна Гнездилову за то, что он увёл её от Николая. Ещё секунда, ещё одно слово, и она набросилась бы на него, вцепилась прямо ногтями в его рожу. Аня кивнула сыщику, соглашаясь. Невероятно захотелось курить.
– Есть у вас сигареты, Александр Сергеевич? – Вдруг спросила Аня.
Тот опешил от вопроса, но виду не подал. Пожал плечами:
– Только папиросы, сударыня, но они довольно крепки.
Аня махнула рукой и, запахнув пальто, повернулась и пошла ко входу. Где-то там посреди холла растерянно топтался граф. Он знаком спросил, можно ли ему тоже пойти с ними, но Гнездилов лишь отрицательно махнул рукой. Николай раздражённо сглотнул. Что за чушь несла Аннет? Мог ли он быть отцом ребёнка? Теоретически, конечно, мог, но разве не дело ли женщины волноваться на сей счёт?
Аня с наслаждением втянула в себя крепкий табачный дух, впервые за шесть долгих лет. Папиросы и правда, были крепкими, девушка аж закашлялась, но спустя несколько секунд привыкла к крепкому табаку. Вертела в пальцах папиросу, стряхивая пепел на заснеженное крыльцо.