Золотой век. Книга 2. Империя
Шрифт:
– Я просто хочу выбраться отсюда, – жалобно пролепетала Аспазия.
– О, мы найдем тебе мужа, я не сомневаюсь. Или ты будешь управлять этим домом и приказывать всем нам, что делать. Или одно, или другое, пока я не наложила на себя руки. – Она дождалась улыбки Аспазии, потом отлепилась от двери. – Ладно. На ужин белая рыба с лимоном.
– Но ты же сказала…
– Я много чего говорю. Ополосни лицо и спускайся вниз. Не хочу, чтобы другие видели, что ты плакала. И вымой руки, Аспазия! А то у тебя под ногтями можно овощи выращивать.
Матушка тихо прикрыла за собой
2
Спарта горела. С приходом ночи запылала тысяча огней. Они рассеивали тьму красноватым светом, в котором двигались темные фигуры людей. Спартиаты не прекращали работы в центре города, у кенотафа Леониду и на агоре. Окровавленными руками они разбирали завалы, а всех обнаруженных раненых отправляли на холм. Туда же, в акрополь, женщины приносили уцелевшие припасы и тряпки для перевязок, туда же приходили потерявшие родителей дети. Еды хватало только малышам. Остальные довольствовались водой. Голод был не самой большой опасностью в ту ночь.
Затихли вдалеке последние подземные толчки, но никто пока не осмеливался искать укрытие. Слишком многие пострадали от предательски рухнувших колонн и крыш в собственных домах и храмах. Не осталось надежных стен, которые точно не упадут. Выжившие жались друг к другу под открытым небом, собираясь семьями и кланами. Армейские врачи, как могли, обрабатывали раны, бинтовали переломанные кости.
Тишина на акрополе не наступала. Тихо всхлипывали и хныкали дети, матери шикали на них. Кто-то бормотал молитвы, страшась нового удара гневных богов. Одинокие мужчины выкрикивали имена родных, разыскивая тех, кто у них остался, чтобы принести одеяло или кувшин с водой. Некоторые звали тех, кто уже не откликнется никогда. На холме царил хаос, но воины-спартанцы тоже пришли сюда, бдительные и мрачные. А значит, никто не осмелится напасть на акрополь, и за это укрывшиеся здесь были им благодарны. Люди поглядывали на царя Архидама и эфоров. Видя их рядом, они успокаивались. Зажгли факелы, символы жизни во мраке ночи. Если эфоры на месте, если царь и его приближенные здесь, значит Спарта жива. Только илотов тут не было.
Кое-кто из них побежал вместе с семьями своих хозяев, в первом порыве смятения ища, к кому бы прибиться. Некоторые позже услышали отдаленный зов и с наступлением темноты просто исчезли, растворились во мраке. Другие остались, хотя с ними обращались грубо, обыскивали, нет ли у них оружия, а они в ответ громко заявляли, что ничего плохого не делали и не сделают. Многих илотов убили, несмотря на протесты владевших ими спартанских семей. Среди этой толпы, обделенной роскошью милосердия, царило мрачное возмущение, а илоты, не покинувшие ночной город,
Спартанские женщины и дети потихоньку, почти не осознавая, что делают, подбирались к Архидаму и эфорам, пока наконец царь и его свита не оказались в кольце людей. Ночь им предстояла долгая. Конечно, они уже тысячу раз переживали землетрясения, но илоты тогда не бунтовали, как сейчас. Однако в эту ночь они рассвирепели. Люди шептались о предательстве, об ужасах пострашнее стекающей в образовавшиеся трещины воды или ходящей ходуном земли. Такого кошмара не случалось еще никогда ни на их памяти, ни в легендах.
Внизу на Агоре царь Плистарх следил за битвой по доносившимся до него звукам. Он шел по краю рыночной площади, когда услышал грубые голоса и шорох шаркающих ног. Всего с двумя воинами из личной стражи Плистарх кинулся в ту сторону, перепрыгнув через поваленную статую царя. Втроем они обогнули угол с громким треском горевшего здания. Во многих домах и храмах имелись угольные жаровни. Рухнувшие балки крыши опрокинули жаровни, и теперь пожары полыхали повсюду, ветер гонял по земле тлеющие красные угли.
Плистарх держал наготове в правой руке копис, в левой – щит. Ему и во сне не могло привидеться, что когда-нибудь он вступит в битву посреди Спарты, тем не менее он двигался вперед так, будто шел на врага. Стражники, как их учили, держались с двух сторон от него с обнаженными мечами и поднятыми щитами. Шлем был только у одного. Второй – с неприкрытой головой и без сандалий. Ступни у него уже покрылись пузырями от ожогов, но он не жаловался.
Плистарх увидел четверых мужчин и двух женщин, они дрались. Он без промедления крикнул им, чтобы прекратили, и все замерли на месте. Нападавшие попытались улизнуть, но Плистарх зарубил их аккуратными, беспощадными ударами, тела повалились на вымощенную булыжником землю.
Стоять остались двое спартанцев, мужчина и женщина. Женщина вдруг упала на колени, согнувшись над раной. Мужчина сел рядом с ней и зарыдал. По его рукам текла кровь, он был без оружия. Плистарх бросил взгляд на убитых илотов. У тех были большие широкие ножи, взятые из какой-то кухни или мастерской. Один такой валялся у ног царя – старая железка с остро наточенным, скругленным у кончика лезвием.
Вдруг илот шевельнулся. Получив ужасную рану, он цеплялся за жизнь и пытался встать. Илоты не отличались таким крепким сложением, как спартанцы. Худые и жилистые, они носили темную, грязную одежду, истрепанную долгими годами труда. Илота не спутаешь со спартанцем, подумал Плистарх. Даже в отсветах пожара он узнавал их.
Стражник царя занес нож, чтобы прекратить эту хрипящую борьбу. Плистрах остановил его прикосновением к плечу. Под ребрами илота зияла глубокая рана. Одно бедро было прорублено ударом, который делает человека калекой. Ему не выжить. И не сбежать, хотя сам поверженный этого, похоже, не сознавал. На глазах у Плистарха он полз, оставляя на земле кровавый след. Царь тряхнул головой, отвратительное зрелище. Илоты не воины. Они вообще почти не люди.
– Что тут случилось? – спросил он у сидевших на земле мужчины и женщины.