Золотой век
Шрифт:
Вирусная цивилизация была достаточно сильна, чтобы справиться с защитными действиями и программами Благотворительных. Это и неудивительно: сама природа коллективного разума не предполагала существования конфиденциальности в высших командных структурах. По всей видимости, создатель первоначального вируса изучил технологии Благотворительных, используя общественные каналы.
Сначала Фаэтон не понял, почему в конечном итоге провалилась атака вируса. В этой ипостаси воображение его работало плохо, ведь, в конце концов, действующая в данный момент копия его личности была предназначена не для анализа хода войны разумов, а для быстрого
Затем он решил посмотреть журнал регистрации. Там-то он и нашел то, что искал. С вирусом покончили не защитные действия Благотворительных. Это сделал его костюм, его золотые доспехи. Связь между медицинским контейнером и его телом с контурами его головного мозга проходила через интерфейсы его костюма. Когда команда вируса попыталась покинуть мозг Фаэтона и пробраться в медицинский контейнер, золотые доспехи захлопнулись, отрезая все связи Фаэтона с контейнером, где лежало его тело. Никакие сообщения не могли проникнуть внутрь или выйти наружу, впрочем, как и энергия. Сквозь защитные системы его доспехов не могла пройти никакая форма энергии, даже концентрированный термоядерный взрыв не смог бы его просто поцарапать. Фаэтон не умер по-настоящему только потому, что подкладка его костюма была запрограммирована на защиту и поддержание его жизни. Костюм сам производил те необходимые медицинские манипуляции, которые обычно оказывали Благотворительные в своих общественных контейнерах.
Так что Фаэтон был в безопасности. Он все еще не очень понимал, что же произошло, но мог ничего не бояться.
Его аварийная личность работала с удивительной тщательностью. Когда Фаэтон еще раз пробежался по регистрациям, он натолкнулся на запись, которая сначала показалась ему не имеющей отношения к происходящему. В ту страшную минуту, когда он, почти ослепший от ранения, начал падать, он попытался вызвать помощь. В журнале было записано, что софотек Радамант отозвался и был на линии. Однако вирус заново переписал себя, вероятно, приняв при этом конфигурацию, более подходящую для нечеловеческого разума, и отправил себя по открывшейся линии. В следующую пикосекунду распознающий сигнал Радаманта был искажен. Линия закрылась раньше, чем костюм отключил все, словно Радамант пострадал от нападения.
Аварийная личность не отличалась эмоциональностью, но зато она знала, что недостаток информации, особенно в кризисный момент, опасен, а то и смертелен. Теперь сомнений не было. Аткинс был абсолютно прав. Это был враг, он пытался совершить убийство, и лишь случайность помешала ему. Радамант, как и все, кто пользовался его системами – отец, компаньоны, руководители и подчиненные, случайные пользователи, даже та милая симпатичная девушка, реликт Дафны, что была в него влюблена, – все были в опасности.
Фаэтон обязан был защитить эту девушку. Несмотря на то что аварийная личность Фаэтона была лишена эмоций, строгие инструкции, которым она следовала, в случае аварии предписывали ей в первую очередь спасать женщин и детей, так что и ей не чуждо было некоторое рыцарство.
Аварийная версия ломала голову над прощальными словами Скарамуша: «Вам не скрыть свою вину».
Кто же этот Ксенофонт?
Вероятно, эту загадку он решить не сможет. Катастрофа не была чисто инженерной. Здесь не произошло декомпрессионного взрыва, не рухнуло поле псевдовещества, не произошла утечка антиматерии или что-либо еще, что было бы просто и понятно, и на этот случай у него не было
Тогда Фаэтон-парциал открыл свой дневник.
«Когда вернется моя обычная личность, я могу этого не вспомнить. На меня навалятся другие проблемы и переживания. Возможно, тогда ты и не вспомнишь, каким простым и ясным все кажется мне сейчас. Я пишу это послание, чтобы напомнить тебе об этом. Все просто. Положение отчаянное. Могут погибнуть люди. Мои личные проблемы сейчас второстепенны. Я обязан открыть шкатулку с памятью и узнать всю информацию, которая привела к катастрофе. Не зная причины, я буду беспомощен и не смогу предотвратить повторения. Я должен поступить именно так, даже если расплата будет слишком тяжела».
Все еще находясь в состоянии аварийной личности, Фаэтон еще раз посмотрел на панель состояний и журнал регистрации. Непосредственная опасность миновала.
Или нет? Он открыл несколько диапазонов своих доспехов и обследовал окружающую обстановку.
Его тело по-прежнему плавало в медицинской жидкости в контейнере приюта, хотя контейнер был поврежден, когда захлопывался щиток шлема. Проводки и отрезанные трубки свисали с воротника. Все остальные схемы контейнера не были затронуты вирусом. С пульта, расположенного в наплечниках, к телефону и к гнездам телепрезентации на стенке контейнера мог присоединиться луч с высокой степенью сжатия.
Он коснулся золотого диска своей пустой перчаткой.
– Радамант, ты не пострадал?
Знакомый голос, Фаэтон про себя называл его пингвиньим, зазвучал в ухе:
– Конечно нет, мой мальчик. С чего бы вдруг?
У Фаэтона отлегло от сердца. С аварией покончено. Свою аварийную версию он снова отправил спать, вернулся в обычное тело с обычной, довольно медленной, скоростью мысли, и тотчас ярость, страх и тревога навалились на него.
– Кто-то пытался меня убить!
– В наше-то время? Это совершенно невозможно!
– Я еду домой.
Он открыл дополнительные каналы связи, чтобы подготовиться к телепроекции. Потом перешел из средней виртуальности в глубокую и, мысленно распахнув двери поместья Радамант, ступил на плиты вестибюля, испуганно озираясь.
Радамант, принявший вид располневшего дворецкого, смотрел на него изумленно.
– Что произошло?
Отодвинув его, Фаэтон бросился к двери, ведущей наверх. Радамант плелся за ним, тяжело дыша.
– Что? Да что происходит?
Фаэтон приостановился перед дверями зала Воспоминаний, чтобы перевести дух. Здесь было утро. Сквозь окна, все еще влажные от росы, в комнату проникали косые солнечные лучи, желтые, словно золотые. В раскрытые окна лилась утренняя прохлада. Серебряные и медные шкатулки слева и справа от него поблескивали, словно покрытые коркой льда. Фаэтон мог видеть, как пар шел у него изо рта.
Вон там, на нижней полке у окна, залитая солнечным светом, стояла шкатулка.
Даже отсюда на ней можно было прочитать надпись: «Печаль, глубокая печаль и невиданные деяния покоятся во мне – здесь сокрыта правда».
Радамант тронул его за плечо.
– Фаэтон, пожалуйста, скажи, что случилось.
Фаэтон вступил в комнату, но тут же оглянулся через плечо и посмотрел на Радаманта. Слова, которые, будучи парциалом, он написал сам себе, все еще звучали у него в ушах: «Все просто. Я должен поступить именно так, даже если расплата будет слишком тяжела».